- Тут уважаемый господин Каминский упрекнул господина Свенсона в незнании экономики. Что ж! Я давно замечаю, что радикалы очень увлекаются собственными теориями, но весьма и весьма поверхностно относятся к общим законам развития и становления общества.
Ирина только сейчас обнаружила, что справа от нее нет Френкеля. Незаметно он покинул свое место и очутился на трибуне.
- А зачем им изучать законы развития общества, - Френкель пожал плечами, сделал паузу и окинул взором слушателей, - если они сами их изобретают! закончил он под смех и одобрительные хлопки своих сторонников. - Господин Каминский, при всем моем уважении к его ораторским данным, я должен сказать, страдает односторонним гипертрофированным экономическим подходом к истории. Не спорю, экономика и политика тесно связаны между собой. Но стоять лицом только к экономике и забывать о других факторах - это, простите, результат поверхностного образования, незнание истории. Да-да! Простите меня, но этак можно сказать, что единственным существенным событием в Древнем Риме во времена правления Флавиев было то, что Веспазиан, основатель династии, обложил налогом общественные туалеты...
Смех, возмущенные возгласы, хлопки, свист, топанье ног.
- Господа! Я прошу прощения за столь фривольный пример, но разрешите продолжить.
Возглас: - Только серьезно!
- Вот именно! Я и хотел перейти к серьезным вещам. Основа демократии - это разделение власти! Почему человечество сделало такой вывод? Потому, что человеку всегда было свойственно стремление к власти. Это чувство всегда двигало и деспотов, и демократов. Да, господа, демократов! Я не оговорился!
Концентрация власти в руках одного лица или одной группы неизбежно приводит к созданию возможности злоупотребления этой властью. А коль такая возможность есть, почему бы ею не воспользоваться? Что мешает? Думать иначе значит делить человечество на добрых и злых, на плохих и хороших, то есть опуститься на уровень мышления трехлетнего ребенка. Разделение власти и борьба за власть между отдельными группировками не исключает злоупотребления властью, но смягчает и делает это все труднее и труднее, так как нарушение законов одной группировкой сейчас же вскрывается другой, которая и использует это в своей борьбе за власть.
Так обстоят дела, когда борьба за власть является гарантией меньшего злоупотребления ею.
Что же предлагает Каминский? Ликвидировать власть императора и передать ее элите. Другими словами, просто-напросто перейти от одного вида концентрации власти к другому, может быть, еще худшему, так как насытить властью одного человека легче, чем многих. Мы выступаем не за свержение императора, а за ограничение его полномочий, то есть создание хотя бы некоторых условий разделения власти. В борьбе с элитой император будет нуждаться в поддержке народа и делать ему уступки, чтобы получить эту поддержку. Элита же в борьбе с императором будет поступать так же. Таким образом, мы будем копить и сохранять уступки власти, пока не придем к действительно демократическому обществу. Пусть на это уйдут столетия. Но это верный путь. Я, если позволите, приведу вам пример из истории средневековья. Когда-то католическая церковь боролась за власть с монархией, а монархия с церковью. Борьба эта привела к эпохе Возрождения. Так будем же способствовать и мы возрождению человечества из праха, тьмы и террора!
- И сколько же придется ждать этого возрождения? - раздался сзади громкий голос. Все обернулись. У входной двери стоял высокий светловолосый человек с такой же светлой, чуть рыжеватой, коротко стриженой бородой, с трубкой во рту. По-видимому, он зашел уже давно, так как снял меховую куртку и остался в толстом белом шерстяном, грубой вязки, свитере. Куртку он небрежно перекинул через плечо. Не дождавшись ответа, пришедший вынул трубку изо рта, небрежно сунул ее в карман и пошел к трибуне, протискиваясь боком в узком проходе между скамьями.
- Кто это? - спросила Каминского Ирина.
- Странно, что он здесь, - не отвечая на поставленный вопрос, задумчиво проговорил Каминский и тут же спохватился:
- Простите, не расслышал вашего вопроса.
Ирина повторила.
- Это один из боевиков ДС. Олаф. Не то норвежец, не то исландец. Фамилия его неизвестна.
Олаф между тем протиснулся к трибуне, подошел почти вплотную к Френкелю и, глядя на него с высоты своего роста, повторил вопрос. Маленький Френкель заметно стушевался, но тут же взял себя в руки и спокойно ответил:
- Надо запастись терпением. История не делается быстро.
- Терпением? - повторил Олаф. Он протянул правую руку и обнял Френкеля за плечи.
- Дорогой Френкель, - обращаясь больше к залу, начал он. - Вы - один из крупнейших теоретиков. Я читал вашу брошюру о разделении власти. Все, что вы по этому поводу говорите и писали, все верно. Но...
- Отпустите меня! - фальцетом вдруг закричал Френкель. - Что за манеры? Он пробовал вырваться, но скандинав держал его крепко, не прилагая при этом заметных усилий.
- Вы говорите - терпение. Но пока вы тут теоретизировали, - он взглянул на часы, - в мире произведено больше тысячи мозговых операций, продано десять девушек в гаремы элиты. - Он внезапно отпустил Френкеля и тот от неожиданности свалился с трибуны.
- Хулиганство! - крикнул кто-то из зала.
- Простите меня! Вы сказали хулиганство? То, что вы здесь говорите и делаете, хуже хулиганства. Это предательство, предательство в отношении тех, кто сейчас испытывает страдания, унижения человеческого достоинства. Предательство по отношению к двум миллиардам искалеченных людей и к миллионам и миллионам детей, которых ожидает та же участь. Предательство по отношению к еще не родившимся. Вместо активной борьбы с фашизмом и бесчеловечной системой вы здесь предпочитаете заниматься политической болтовней.
- Ну это уж слишком! - Каминский вскочил со своего места. - Вы забываетесь! Мы тоже отрицательно относимся к системе, иначе мы были бы не здесь. Но называть ее фашистской мы не можем позволить. Это незнание истории, если не хуже. Вам известно, что фашизм, явление XX столетия, сопровождался физическим уничтожением людей по расовым признакам. Фашизм - это концлагеря, крематории, расстрелы и пытки. Где вы сейчас их видите? У нас даже нет тюрем!
- Наша планета - это сплошной концлагерь! - крикнул в ответ Олаф.
- Так взорвите его! - закричал в свою очередь Каминский.
- И взорвем, - уже спокойно пообещал Олаф.
- Это несерьезно! У нас политическая дискуссия, здесь не место ребяческим выходкам!
Волнение в зале нарастало. Собравшиеся повскакивали с мест. Слов уже не разобрать. Каждый кричал свое. Несколько человек поднялись на помост и что-то объясняли Олафу, возбужденно размахивая руками.
