Наслаждаясь свежим холодом и тёмным покоем спящего сада, Ра обошёл дом – и вдруг услыхал приглушённые голоса. В той самой беседке, где Ра разговаривал с Ар-Нелем, кто-то был – там даже зажгли фонарик. Ра показалось, что он слышал голос Госпожи Лью. Это мгновенно изменило его намерения – снова нестерпимо захотелось коснуться хоть краешка той тайны, которая её окружала.
Ра тихо, как тень, стараясь не хрустнуть и не шевельнуть ветви, прокрался к беседке в тени кустов. Акация давно облетела, но густое переплетение веток ночью казалось надёжным прикрытием. Жёлтый фонарик под сводом беседки освещал для Ра фигуры Старшего и Госпожи Лью, но для разговаривающих, очевидно, ночной сад тонул во мраке.
Впрочем, увлечённые разговором, они и не глядели по сторонам. Ра удивился их тону и позам – спорщиков, почти соперников, а не влюблённых. Старший держался за эфес; Госпожа Лью почти отвернулась от него, говорила через плечо и в сторону.
– Я не понимаю, – говорила она, – чем не угодила тебе. Ты – мой сюзерен, я делаю всё, что велит присяга…
– Ты меня презираешь, – сказал Старший с таким странным выражением, что Ра стало холодно. – Презираешь, не принимаешь всерьёз, я тебе смешон… Нет, не отрицай очевидных вещёй! Я люблю тебя – я вижу.
– Как я могу презирать своего сюзерена? – сказала Лью. – Разве я посмею?
Ра тут же вспомнил Ди, и Старший тоже, очевидно, тут же вспомнил Ди; в его тоне послышалось отчаяние с некоторой примесью злости:
– О, Лью, ты хоть знаешь, каково безответно любить собственную жену?!
Ра показалось, что Лью улыбнулась.
– Прости, Н-До, откуда мне знать…
Старший схватил её за плечи, повернул к себе, заглянул в лицо:
– Не можешь мне простить?! Не можешь смириться с тем, что не скрестила со мной клинка?! Сравниваешь с мёртвым, будь он проклят?!
Ра чуть не сел прямо на заиндевевшую траву.
– А, нет! – рассмеялась Лью, и её голос показался Ра совершенно бессердечным. – Как дурно думаешь обо мне! Госпожа Эу-Рэ всегда говорила, что надлежит благоговеть перед благодетелем…
Старший встряхнул её, как зарвавшегося пажа:
– Не смей!
– Прости, Господин, – сказала Лью с насмешливой кротостью. – Я должна молчать и повиноваться, как добрая жена. Мне лишь на миг показалось, что тебе этого, как будто, не хочется…
Старший отпустил её, остановился, опустив руки.
– Лью, – сказал он с мукой, – я не знаю, что делать. Прошлого не изменишь. Я ненавижу мертвеца за то, что ты любила его… но не мне с ним тягаться. Я сильнее – но что такое поединок с ним, когда не было поединка с тобой… я не могу тебе ничего доказать.
– Ты можешь, – возразила Лью, пожав плечами. – Можешь, но не хочешь. И, прости меня, подарок Небес, ты вообще слишком много от меня хочешь. Я всего лишь двойной какой-то трофей. Знаешь ту деревенскую скороговорку: «Татем у татя перекрадены утята»? – и рассмеялась.
– Ты такая скрытная! – воскликнул Старший с досадой. – Ты ничего не говоришь и злишься, когда я ничего не понимаю!
– Я знаю тебя наполовину, – сказала Лью. – Я знаю твое тело, но не знаю твоего клинка. Ты ведь понимаешь, чего это стоит?
– Хок, – пораженно проговорил Старший. – Ты – сумасшедшая.
– Ты тоже, – сказала Лью весело.
– Хочешь поединка со мной? – спросил Старший, кажется, чуточку расслабившись, даже улыбаясь. – Ты, правда, хочешь? На тростнике?
Лью погладила его по щеке.
– Кто же сражается всерьёз на тростнике? Нет, Господин. На остром оружии.
– Ты совсем сумасшедшая. Ты ещё больна.
– Я достаточно здорова, чтобы ты мог брать меня, но больна для поединка? Ты лицемер.
Старший выпрямился, щурясь, взглянул на Лью – и Ра понял, что он принял решение.
– Всё, пойдём, – сказал Старший, взяв Лью за руку.
– В спальню? – спросила она насмешливо.
– В оружейный зал. Меч взять. Для тебя. Острый. И я убью тебя.
– Вместе со своим ребенком? Сильно…
– Это уже неважно. Я убиваю своих партнёров. Чем больше люблю, тем более жестоко убиваю. Но ты – моя жена и, конечно, можешь передумать. И всё будет, как раньше…
Лью, смеясь, влепила Старшему правильную затрещину:
– Я никогда не боялась клинка в чужих руках! Ты убьёшь меня – и я умру счастливой, доказав себе, наконец, что принадлежала победителю!
Старший ткнул её кулаком в плечо, будто она не была женщиной:
– Я посмотрю, чего стоит твоя отвага… и как быстро ты опускаешь оружие. Не надейся, что я пощажу тебя из-за метаморфозы! Мне плевать. Я устал. Я больше не могу лежать у твоих ног и скулить, когда тебе хочется смеяться надо мной.
Лью сняла с крючка фонарик; супруги вышли из беседки и быстро, почти бегом, направились к дому. Ра, уже не в силах уйти, в ужасе, в ажитации, в полном душевном раздрае, шёл за ними, держась в тени – понимая, что им безразлично всё вокруг, как всегда перед поединком.
В ту ночь Ра понял, почему Ар-Нель из Семьи Ча назвал Старшего сумасшедшим – и был готов подписаться под этим определением. Ар-Нель обладал фантастическим чутьем, а безумие Старшего показалось Ра почётным, как золотая кайма вокруг фамильного герба.
«Я тоже так хочу! – подумал Ра, когда Старший и Лью отперли оружейный зал и скрылись в нем. – Я хочу, чтобы было невероятно! Я хочу коснуться ладони Госпожи Ночи, Госпожи Любви-и-Смерти – и будь, что будет! Наверное, надо всех разбудить, сказать, что эти двое решили совершить преступление, как минимум, против нравственности – но, прости мне Небеса, я не могу. Даже если они убьют друг друга».
Они вышли через три минуты. Лью держала меч в руках – не тренировочный клинок, а Разум Стали, принадлежавший кому-то из почивших предков, Ра видел это даже в сумерках. Узнать Лицо Лезвия нельзя было, но уж простую вещицу от благословенного меча любой отличит и в кромешной тьме.
Старший поставил фонарь на каменные перила террасы.
Лью обнажила меч, отшвырнула ножны в сторону и сбросила с плеч накидку из меха лесных котов. В полумраке она казалась воплощением самой Ночи, а Старший нимало не напоминал День, скорее, представившись Ра каким-то сказочным демоном-бойцом.
Он стоял, поглаживая клинок пальцами, будто не воспринимал Лью всерьёз, и говорил:
– Я, конечно, не собираюсь делать скидки на твою метаморфозу и на твоего младенца, которого ещё почти нет. Мне всё равно, ранена ты или здорова. Ты отлично знаешь, что правила везде таковы – слабый умрет.
– Вероятно, мне придется заколоться, если я случайно прирежу тебя, – смеясь, сказала Лью – и атаковала с поразившей Ра стремительностью.
Старший переменил позу быстрее, чем меняется очертание дыма в ветреный день, остановив её клинок. Лью отступила и сделала несколько танцующих шагов – «Полет Ласточки» – прикидывая уязвимые места в обороне Старшего. Она двигалась чётко и упруго, как отличный боец – а лица супругов сделались именно такими, каких Ра совсем не ожидал, несмотря на все жестокие слова: азарт, злая весёлость, та самая, которую ему уже приходилось видеть.
