Ниже сорокового уровня картина опять начала меняться. Похоже, с продвижением вниз у захватчиков было не меньше проблем, чем с продвижением вверх. Опять вместо городов начали встречаться лишь редкие придорожные строения, а территории стали менее пригодны для жилья. Но эти уровни уже не были ни темными, ни тусклыми. Наоборот, многие были ярче, жарче и полны жизни. Если верхние ассоциировались с тундрой или степью, то эти — с джунглями, болотами и саваннами. Во время одного особенно долгого перехода между шахтами — километров в шестьдесят — я так пропотел, что даже пожалел об отсутствии термоскафандра с его прекрасной системой терморегуляции. Здесь, как ив других уровнях со слаборазвитой цивилизацией, мы передвигались на броневике и сидели в нем как в духовке, раскаленной лучистой энергией, льющейся с тридцатиметрового потолка.
Обочину дороги регулярно поливали каким-то гербицидом, и молодая поросль лишь кое-где пробивалась меж почерневших и скрюченных растений. Но чуть дальше росли деревья высотой почти до потолка, раскинувшие широкие пальмовые листья во все стороны, дабы забрать на себя как можно больше лучистой энергии, едва ли не из самого источника. Поэтому вниз, сквозь хитросплетения живой массы просачивалось мало света. Я не мог поверить, что странный подлесок, разросшийся меж деревьев, питался единственно этим скудным световым рационом, хотя с виду ему явно этого хватало. Тогда я решил, что большая часть приземной растительности имеет термосинтетическую природу и получает энергию прямо от почвы.
Прежде мне никогда не доводилось видеть природные термосинтетические органические системы, поэтому я удивился, когда обнаружил, что они отнюдь не белые, как грибы, как того следовало ожидать, а разнообразны и многоцветны.
Лес был наполнен стрекочущими звуками, которые я по незнанию принял за крики птиц, но после нескольких минут беседы с Джейсинт Сьяни выяснилось, что в этой экосистеме даже у растений есть голос, настолько интенсивно идет здесь соревнование за привлечение к себе насекомых. Здесь, по ее словам, водились толстые нелетающие птицы, мимикрирующие под цветы физически и музыкально, заманивая таким способом добычу прямо в свой голодный клюв.
Я поинтересовался, нет ли здесь у захватчиков автоматических систем управления температурой и почему бы просто не увернуть немного термостат, чтобы сделать условия более благоприятными. Невозможно было поверить, чтобы неонеандертальцы решили, как старые консерваторы, просто оставить систему в таком виде, как она была, и не вызвать ненароком экологической катастрофы. Скорее всего они ничего не изменили только потому, что не знали, как это сделать. Они действительно напоминали неандертальцев, попавших на улицы Нью-Йорка двадцать первого века; те могли сойти за местных, нацепив одежду, и выжить, кривляясь перед зрителями и потрясая дикарским оружием, но не имея понятия, как работают окружающие их вещи.
Тогда — где же смотрители заповедника, которые должны следить, чтобы дикари не вырвались из отведенной для них клетки? Где, о, где вы, боги Валгаллы?
Пока мы пересекали очередной отрезок тропического полурая, я прикидывал, где могут жить здесь ученые. Так и не увидев ни одного человека, я все же не решился относить эти системы просто к огромным вивариям. Ясно, что захватчики не стали колонизировать эти уровни в удаленных областях, но они могли заставить местных держаться от них подальше. В своем воображении я рисовал мирных пигмеев, племена поедателей лотосов и умных дикарей, которые изобрели музыкальные инструменты, чтобы услаждать ими бабочек и пчел.
Чем глубже, тем более странной становилась окружающая местность. Я с удовольствием обнаружил, что температура не растет с глубиной. Если б изначально было запрограммированно, что температурный клин должен начинаться с абсолютного нуля наверху и к нынешнему уровню плавно возрастать до пятидесяти градусов, при которых замирает жизнь, то впереди у меня было бы мало шансов увидеть что-либо интересное. Но гравитация здесь лишь едва заметно ослабла по сравнения с поверхностью планеты, и я понимал, что благоуханная арена, на которой произошло мое сражение с Амарой Гююром, находилась гораздо ниже.
Под тропическими уровнями располагались более прохладные, с менее буйными экосистемами. Некоторые из них выглядели вполне пригодными для колонизации, но экспансия захватчиков здесь ощущалась еще меньше, чем в тропических парилках, а встречавшиеся нам люди носили маски и защитные костюмы.
Мои спутники не стали меня предупреждать, что между сорок третьим и сорок пятым уровнями они столкнулись с наиболее враждебной для проникновения средой, хотя с виду этого никак нельзя было сказать, но маски и костюмы моментально напомнили мне рассказы об исследователях галактики, которые обнаруживали буйно цветущие миры, а в результате попадали в биохимическую ловушку. Когда много гуманоидов из различных рас собирается вместе, то истории о космических приключениях сыплются как из мешка, но хорошо, если хоть в одной из ста найдется крупица правды. Лично я с удовольствием слушал их потому, что, во-первых, это весело, а во-вторых, они вызывали приятное ощущение необычности Вселенной.
Вы, быть может, считаете, что, если землеподобные планеты имеют одинаковую биохимию и похожий спектр основных жизненных форм, то они и сами очень похожи друг на друга. Это так, но лишь до определенной степени. Мне говорили, что даже искушенный галактический путешественник может никогда не встретиться с вещами, способными убедить его в обратном.
Самыми экзотическими мирами оказываются те, где гуманоидная жизнь не смогла эволюционировать или эволюционировала в отличном от обычного экологическом окружении; довольно часто такие миры оказываются весьма враждебны к посетителям. Это не значит, что их жители обязательно будут при первой же встрече забрасывать вас копьями, — просто местная органика для вас ядовита во всех проявлениях. Пространства, которые, по моим прикидкам, должны были принадлежать сорок третьему и сорок четвертому уровням, являли собой, возможно, именно такой тип, хотя, сколько я ни старался, но так и не увидел явных признаков, почему они могут быть опасны. Растительность была зеленой и выглядела как обычные травы, деревья и цветы.
Сорок седьмой и сорок девятый были хорошо освоены колонистами. По сторонам дороги располагались цветущие поселения захватчиков, хотя температура воздуха оставалась высокой. Пятидесятый, хотя мне довелось увидеть лишь маленький его кусочек, являлся настоящим чудом. Еле-еле освещенный рассеянным светом, словно пробивающимся сквозь густые облака, в отличие от звездной ночи он был насыщен богатой жизнью, состоявшей преимущественно из термосинтетиков.
