Ознакомительная версия.
Когда вечером Иван Васильевич спустился в подвал, то застал там Алексея. Тот сидел в углу, на стуле, притихший и подавленный.
– Ты как? – бросил Митрохин, хотя предатель не вызывал у него и тени сочувствия, потому что поплатился за свою жадность.
– Ты был прав, – дрожащим голосом откликнулся Алексей, – они не люди.
– Да? И как ты это понял?
– Я, когда он меня в подвал тащил, в себя пришел и говорю ему: «Отпусти», а он молчит. А когда сюды уже меня затолкал, я в глаза ему глянул. А там ничего – одна пустота, бездна черная.
– Преувеличиваешь, – пробормотал Митрохин, хотя у него в момент первой встречи были те же ощущения.
– А потом он вот так вот рукой сделал, и у меня в груди заболело. И не проходило с тех пор, – сказал Алексей.
– Как сделал?
– Вот так вот, – магический пасс выглядел неуклюже, – и кажется мне, что болит все сильнее.
И чешется.
– Покажи, – попросил Митрохин.
Алексей расстегнул ворот рубашки, и Иван Васильевич увидел, как сквозь кожу проглядывает что-то темное. Затянутое белесой пленкой вздутие заметно пульсировало.
– И сейчас болит?
– Сейчас даже сильнее, – Алексей принялся ожесточенно чесать опухоль. Под его пальцами она упруго вдавливалась, а кожа растягивалась, грозя в любой момент прорваться. От этого омерзительного зрелища Митрохина едва не стошнило. Спасло его только то, что вот уже много дней его желудок был пуст. И хотя его постоянно мучил голод, есть в ближайший час он вряд ли смог бы.
Вскоре в подвале объявился Тринадцатый. Алексей кинулся к нему с криками, но балансировщик отпихнул пленника, швырнул в помещение матрас и захлопнул дверь.
Ночью Иван Васильевич долго не мог заснуть.
Его мучили кошмары. Представлялась странная опухоль на теле предателя. И страшные картины.
Но действительность оказалось еще кошмарнее.
Тишину прорезал душераздирающий вопль.
Митрохин подскочил. Вкрутил лампочку и уставился на Алексея. Тот сидел на матрасе с перекошенным лицом. В глазах его читался немыслимый ужас.
– Оно… оно шевелится…
– Прежде всего успокойся, – сказал банкир. – Не стоит волноваться, поверь мне. – Он вовсе не желал снова видеть чернеющий под тонкой кожей нарост.
– Оно шевелится, – повторил Алексей и резко распахнул ворот рубашки.
На Митрохина глянуло растущее на человеческой груди темное око. Под ним прорисовывались очертания крупного рта. Полные бледные губы напоминали вылепленный из гипса барельеф. Только щель между ними пока не обозначилось. Именно поэтому, наверное, рот до сих пор не заговорил.
Зато обозначились два глубоких слуховых отверстия. Иван Васильевич попятился. Остановился, упершись в стену. Мелькнула мысль: «А не сошел ли я с ума?!» В самом деле, подобное обстоятельство запросто объяснило бы безумную буффонаду, в которую в одночасье обратилась его простая сытая жизнь.
Алексей перевел взгляд вниз, а глаз на его груди напротив – уставился вверх. Некоторое время человек и живущий на нем орган зрения глядели друг на друга, потом бедняга вскрикнул и упал на матрас.
«Потерял сознание», – понял Митрохин. Он и сам был близок к тому, чтобы лишиться чувств.
Подошел и, стараясь не смотреть в сердитое око, запахнул воротник рубашки. Сразу стало легче дышать. Появилась даже возможность соображать.
Что это такое? Зачем все это?! И о чем спорили балансировщики утром, когда выводили его на огород?
Пораскинув мозгами, Иван Васильевич пришел к выводу, что глаз – это происки Балансовой службы. И что Двести тридцать седьмой и Тринадцатый изначально собирались сделать это с ним, но, на его счастье, появился Алексей. И его оставили в покое. Но почему? Неужели он для них чем-то ценен? Или высший приказ руководства – его отбалансировать, но не увечить. При воспоминании о гневном глазе и губах Ивана Васильевича передернуло. Хотя предатель и вызывал у него одно только презрение, по-человечески ему стало жаль беднягу.
«Выберемся отсюда, так и быть – оплачу ему операцию по удалению эдакого уродства, – решил Митрохин, – в конце концов пластическая хирургия сейчас творит чудеса».
Ночь прошла беспокойно. Алексей через некоторое время пришел в себя и начал причитать. Затем кинулся расспрашивать Митрохина о тех, что держат их взаперти. Он окончательно утвердился в мысли, что это не люди, но версию колдуньи о том, что балансировщики – джинны, решительно отверг.
– Они с другой планеты прилетели, точно тебе говорю, – сказал Алексей, чуть не плача, – так и знал всегда, что меня когда-нибудь инопланетяне похитят. Мне это на роду было написано.
Митрохин благоразумно промолчал.
Утром его отправили вскапывать огород, а Алексея увели куда-то. Целый день Иван Васильевич ковырялся в земле. И в этот день его вернули в подвал раньше заката. Второй пленник уже был здесь. Сидел, отвернувшись к стене, и дрожал всем телом.
– Эй, – позвал Иван Васильевич, занимая место за швейной машинкой. – Что вы с ним сделали?! – крикнул он Двести тридцать седьмому. Тот не удостоил его ответом. Хмыкнул и захлопнул дверь.
– Леша, – позвал Митрохин. Поскольку тот молчал, подбежал и положил руку ему на плечо.
Бедняга в ответ вздрогнул всем телом и разрыдался.
Успокоился Алексей через два часа. Повернул к банкиру лицо в красных пятнах. Под глазом у него красовался громадный бланш.
– Хорошо они тебя отделали, – сказал Иван Васильевич. Хотел было добавить, что, по его мнению, предатель заслужил такое обращение, но не стал. К чему проявлять мстительность, когда ему и так досталось.
– Они… через меня… разговаривали с главным инопланетянином, – проговорил Алексей. – Понимаешь, я для них вроде и не человек, а передатчик. – Он всхлипнул:
– Машину из меня сделали.
Не успели прилететь, уже бесчеловечные эксперименты ставят, гады.
– Как это? – удивился Митрохин.
– Он и сейчас нас, наверное, слышит, – несчастный задрожал всем телом, хотел коснуться груди, но резко отдернул руку, – он здесь, во мне… И слышит, и говорит, и даже видит. Я, когда он заговорил в первый раз, испугался очень сильно. Хотел ему рот прикрыть, чтобы так громко не кричал. А они мне по роже кулаком. Я и отключился. А когда в себя пришел, слышу – разговаривают все еще.
– А на каком языке?
– Не знаю на каком, только слова их все у меня в голове отпечатываются, так что я все-все понимаю. Вот это я сразу просек. А разговор, видать, когда я очухался, уже к концу шел. Потому что пробасило у меня в груди что-то вроде того, что все у них под контролем, все будет хорошо, чтобы они не волновались, а делали свое дело, это я так думаю по захвату нашей планеты родной, ну и отключился… Тут я совсем занервничал. Стал кричать, метаться, в общем, плохо помню, что дальше было. Они мне дали водки. Я разом два стакана махнул – и вырубился. Очнулся. Опять подвал. Тут меня и заколотило конкретно.
Ознакомительная версия.
