Я очистил сцену и присел на обочину, наблюдая за печальным солнечным светом, освещающим обрывки газет, гонимые ветром по мостовой. Это был грязный мертвый город. Импульсивно я очистил его, убрав даже въевшуюся во фронтоны зданий сажу.
Теперь это стал чистый мертвый город.
- Венец человеческой дружбы - желанная и любящая женщина, достигшая брачного возраста, с покладистым характером.
Я оказался в фешенебельной квартире; из высококлассного музыкального центра раздавалась тихая музыка, вино было охлаждено; она свободно откинулась на грудах мягких подушек. Она была высокой, с красивой фигурой и копной каштановых с красноватым оттенком волос, гладкой кожей, огромными глазами и маленьким носиком. Я налил вина. Она сморщила носик и зевнула. У нее были красивые зубы.
- Боже мой, неужели у тебя нет современных записей? - спросила она. У нее был высокий, тонкий и капризный голос.
- Что ты предпочитаешь? - спросил я.
- Не знаю. Что-нибудь легкое. - Она снова зевнула и посмотрела на толстый браслет с изумрудами и бриллиантами на своей руке. - У меня ужасно болит голова, - прохныкала она. - Вызови такси.
- Это показывает, что ты на самом деле думаешь о девушках, которые приходят в фешенебельные квартиры слушать классные музыкальные центры, сказал я себе, расставаясь с ней движением руки. - Что тебе нужно на самом деле - это домовитая, милая, невинная и непритязательная девушка.
Я поднялся по ступеням маленького белого коттеджа со свечкой на окне, она встретила меня у двери с тарелкой домашнего печенья. Она щебетала о саде, шитье и кухне, пока мы обедали кукурузным хлебом и черноглазыми сливами с кусками деревенской ветчины. После этого она мыла посуду, а я вытирал. Потом она плела кружева, а я смазывал маслом упряжь или что-то в этом роде. Через некоторое время она сказала: "Спокойной ночи", - и тихо вышла из комнаты. Я подождал пять минут и последовал за ней. Она как раз откидывала лоскутное стеганое одеяло; на ней была толстая шерстяная ночная рубашка, а волосы заплетены в косы.
- Сними ее, - сказал я. Она сняла. - Давай ляжем в постель, - сказал я. Мы легли. - Ты ничего не хочешь сказать мне? - поинтересовался я.
- Что я должна сказать?
- Ну, хотя бы, как тебя зовут?
- Ты не дал мне имени.
- Тебя зовут Черити. Откуда ты родом?
- Ты не сказал.
- Ты родом из-под Дотана. Сколько тебе лет?
- Сорок одна минута.
- Ерунда! Тебе, по крайней мере... двадцать три года. У тебя было счастливое детство, чудесная юность, а теперь ты здесь, со мной, и это как раз то, о чем ты мечтала!
- Да.
- Ну, послушай: разве ты не счастлива? Или печальна? Неужели у тебя нет собственных мыслей?
- Конечно, есть. Меня зовут Черити, мне двадцать три года. я здесь, с тобой...
- А если я ударю тебя? Или подожгу дом?
- Как хочешь.
Я обхватил голову руками и подавил вопль ярости.
- Подожди минутку, Черити, - это все неправильно. Я ведь не хотел, чтобы ты была автоматом, исполняющим мои желания. Будь реальной земной женщиной!
Она подтянула одеяло до подбородка и завизжала.
Я сидел на кухне один, пил холодное молоко и вздыхал.
- Давай обдумаем все заново, - предложил я. - Ты можешь сделать это любым способом, каким пожелаешь. Но ты все пытаешься сделать слишком быстро. Весь фокус в том, чтобы действовать последовательно, отшлифовать детали, учесть нюансы.
Я построил маленький городок на Среднем Западе, с широкими мощеными улицами, с просторными старыми коттеджами, солидными и уютными, где вы могли бы покачаться в гамаке и побродить по траве, сорвать цветок, не чувствуя, что совершаете акт вандализма и разрушаете основы мироздания.
Я прогуливался по улицам, проникаясь их духом. Была осень, где-то жгли листья. Я взобрался на холм, вдыхая приятный аромат вечернего воздуха, ощущая себя живым. Мягкие звуки фортепиано плыли над газоном у большого кирпичного дома на вершине холма. Там жила Пьюрити Этуотер. Ей было всего семнадцать, и она считалась самой красивой девушкой в городе. Я подавил возникшее желание сразу же заглянуть к ней.
- Ты новый человек в городе, - произнес я. - Ты должен обосноваться, а не въехать сюда на белом коне. Ты должен познакомиться с ней принятым в обществе способом, произвести впечатление на ее родственников, угостить ее содовой, сводить в кино. Дай ей время. Пусть все будет реальным.
Номер в маленькой гостинице стоил всего пятьдесят центов. Я хорошо поспал. На следующее утро я обратился в поисках работы в три места и получил ее (оплата - два доллара в день) у Зигеля, владельца фирмы "Скобяные товары и фураж". На мистера Зигеля произвели благоприятное впечатление мое дружелюбное открытое лицо, вежливые манеры и деловая хватка.
Через три месяца мое жалование поднялось до 2,25 доллара в день, по совместительству я стал исполнять обязанности счетовода и снял комнату с канарейкой и шкафом, полным вдохновляющих книг. Я регулярно посещал духовные службы, внося по два цента в неделю. Я посещал вечерние бухгалтерские курсы, выписал учебник Чарлза Атласа и разрешал своим мускулам расти не больше, чем позволяло динамическое напряжение.
В декабре я встретил Пьюрити. Я попал на вечеринку, которую посетила и она. Ей понравился мой загар, мои волнистые волосы, обаятельная улыбка, неуклюжесть молодого моржа. Я пригласил ее в кино. Она согласилась. Во время третьего свидания я немного подержал ее за руку. На десятом поцеловал ее в щеку. Через восемнадцать месяцев, когда я все еще целовал ее в щечку, она сбежала из города с трубачом из джаза, посетившим наш городок.
Я предпринял вторую попытку. Хоуп Берман была второй красавицей города. Я провел ее по тому же маршруту, перешел к поцелуям в губы уже после двадцать первого свидания и был сразу же приглашен на беседу с мистером Берманом. Он интересовался моими намерениями. Намекнул на место в фирме "Берман и сыновья, готовая одежда". Хоуп хихикнула. Я сбежал.
Позже в своей комнате я сурово раскритиковал себя. Моя репутация в Потсвилле была разрушена, по городу разнеслась молва, что я ветреник. Получив свою зарплату за минусом небольших вычетов и обиженную речь мистера Зигеля, я поездом перебрался в Сан-Луи. Здесь я сразу же начал ухаживать за Фейт, веселой девушкой, которая работала секретарем не очень удачливого юриста. Мы ходили в кино, совершали длительные поездки по улицам на трамвае, посещали музеи, выезжали на пикники. Я заметил, что она умеренно потеет в теплую погоду, мало в чем разбирается и очень посредственна в постели.
Омаха была более приятным городом. Я на неделю забрался в нору привокзальной гостиницы и все еще раз подверг анализу. Было очевидно, что мои действия продолжали носить поспешный характер. Я поменял одиночество Бога на одиночество Человека, одиночество Хотя и менее значительное, но не менее мучительное. Проблема была в том, чтобы сочетать лучшие стороны каждого состояния, то есть оставаться человеком, но слегка подправлять жизнь, когда потребуется.
