Это не было неприятно. Скорее непривычно. Крокодил терпел.
Аира пришел, когда совсем стемнело. Теперь он стоял, откинув голову, и переводил взгляд с одного напряженного лица на другое.
Почти все знали, что остаются. Почти все благополучно пересекли каменную дорожку над водопадом. Кроме…
— Бинор-Дан, тебя ждет лодка в бухте.
По толпе сидящих пробежал шелест. Многие покосились на Крокодила. Тот не дрогнул: за сегодняшний день он повидал столько, что мнение мальчишек не представляло для него интереса.
— Я не открывал глаза, — сказал Бинор-Дан, не шевелясь. Подростки, кругом сидящие у костра, переглянулись.
— Они сами открылись, потому что ты не хозяин себе, — Аира кивнул.
— Вы не видели моего лица, — упрямо сказал Бинор-Дан. — Вы не можете знать, что я открывал глаза.
Мальчишки переглянулись почти с испугом. Бинор-Дан в своем отчаянии переходил границы дозволенного.
— У меня есть показания камеры, закрепленной на том берегу, — мягко сказал Аира. — Это если ты мне не веришь.
Бинор-Дан потупился.
— Я наблюдал, как вы все двигаетесь, — Аира заговорил громче, и хрипотца в голосе сделалась заметнее. — Отличить проход человека, который идет по звуковой локации, от прохода зрячего — элементарно, дети, и вы можете этому научиться… Кстати, кое-кто из вас совершенно не способен видеть кожей и шел вслепую, по памяти, интуитивно… — Он сделал паузу. — Локацию сдают не затем, чтобы продемонстрировать чувство объемного звука. Локацию сдают, чтобы не открыть глаза. Чтобы не позволить им открыться.
Он замолчал и тяжело вздохнул. Посмотрел на небо; пауза затягивалась.
Бинор-Дан поднялся и ушел в темноту.
— Еще двое не сдали сегодня локацию, но я не могу сказать, что они провалили испытание, — снова заговорил Аира, и теперь было ясно, что он говорит через силу. — Андрей и Тимор-Алк, завтра на рассвете мы повторим… нашу попытку.
* * *
— Погоди! Аира! Погоди!
Крокодил остановился, тяжело дыша. После света костра глаза неохотно привыкали к полумраку. За спиной, приглушив голоса, говорили мальчишки — кажется, все сразу, всем надо было выговориться, никто не слушал другого. Аира ушел, не прячась, не оглядываясь, Крокодил секунду помедлил — и побежал следом, но не догнал: инструктор растворился в ночи, будто сахар в кофе.
— Аира? Надо поговорить!
Нежно потрескивали ночные голоса. Летающие светляки, бледно-зеленые и бледно-голубые, описывали спирали внутри спиралей, и большие круги помещались в маленьких.
— Аира, — сказал Крокодил уже без надежды. И увидел проблеск света впереди, за стволами. Старое дерево истекало фосфоресцирующей смолой, и два существа, похожие одновременно на сеттеров и ящериц, лакали смолу длинными языками. Зеленоватые тени ложились на ближние стволы, сплетенные лианы, запертые на ночь цветы. Ящерицы трапезничали, приникнув к стволу — вниз головой, хвостами вверх. Рядом, стоя на коленях, наравне с ящерицами трапезничал Тимор-Алк: пальцы его были перепачканы светом. Крокодил остановился.
— Попробуй, — сказал Тимор-Алк.
Желудок Крокодила был набит простой дикарской едой, которая время от времени просилась наружу. Он судорожно проглотил слюну; смола, переливающаяся зеленым неоновым светом, не выглядела аппетитной.
— Ты уверен, что это можно есть?
— Да. Это полезно, — мальчишка аккуратно, как кот, вылизал ладонь.
Крокодил опустился рядом на мягкий, теплый, влажный мох:
— Как ты… себя чувствуешь?
— Прекрасно.
— Ты не способен к этой… локации? Ты что, шел по памяти? Прыгал с камня на камень?
Тимор-Алк поддел указательным пальцем большую каплю смолы, зачерпнул, потянул на себя, дожидаясь, пока истончится и порвется липкая ниточка.
— Он все видит…
— Ты слышал, что он тебе кричал?
Лицо Тимор-Алка сделалось жестким:
— Нет.
— Слышал, — сказал Крокодил.
— Нет, — повторил мальчишка с нажимом. — И ты не слышал. Это нарушение служебной инструкции. Он переступил должность…
Крокодил тряхнул головой. Слова встали на свои места: «он нарушил свой долг», так понятнее. И правильнее с точки зрения его нового родного языка.
— Но ты ведь разбился… насмерть.
Крокодил сказал — и прикусил язык.
— Я живой, — Тимор-Алк облизнул светящиеся губы и снова потянулся за смолой.
Крокодил вспомнил тело на песке, в центре кровавого пятна, с блином вместо черепа. За шиворот будто насыпали снега.
— Почему ты… зачем ты мне помог в пещере? Зачем вел меня, собирал для меня жетоны?
Тимор-Алк жадно вылизывал палец, освещая смолой лицо, зубы и даже горло.
— Спасибо, — сказал Крокодил.
— Извини, — сказал мальчишка. — Они тебя резали… не со зла. Просто они… почти не чувствуют боли. Для них это так… мелочь.
Крокодил вспомнил разговор Аиры с седой женщиной: «Ты отправила мальчика с порогом ноль четыре сдавать Пробу?!» Он в последний момент удержался и не спросил, что такое «ноль четыре» в применении к болевому порогу. Удержал слова буквально на кончике языка.
— Да мне и не было очень больно, — сказал, отважно греша против истины. — Просто обидно. Дай…
Он хотел сказать, что после того, что случилось с Тимор-Алком, вспоминать ночную резню в гамаке даже как-то неловко. И тут же снова содрогнулся: а как этот парень, с его болевым порогом, пережил свою смерть?!
Тимор-Алк ел. Расспрашивать его, каково быть мертвым, Крокодил не стал.
— Кто такой Аира? — спросил он, подумав.
— Он, — Тимор-Алк глубоко вздохнул, — он… Знаешь, я не хочу о нем говорить.
Та из ящериц, что была поменьше, свернула язык трубочкой — и вдруг пропала. Вторая переступила лапами на стволе и продолжала есть.
— Как они называются? — рассеянно спросил Крокодил.
— Гамаши.
— Я про этих… животных.
— Ну да, они называются гамаши… А что?
Кажется, после приключения на берегу новый родной язык в голове Крокодила начал давать сбои. Казалось бы, что странного, если лесные ящерицы, похожие на сеттеров, называются гамаши…
— Завтра рано вставать, — сказал Тимор-Алк и начисто вылизал ладонь. — Я пойду.
— Ты надеешься пройти… над этим водопадом?
— Теперь-то? Наверняка пройду. Я там все камни помню.
— Спокойной ночи, — сказал Крокодил.
Мальчишка ушел. Оставшийся на стволе гамаш устроился поудобнее, давая понять, что насытится не скоро. После секундного колебания Крокодил вытащил из ножен тесак, взял на кончик немного смолы и попробовал.
Это было похоже на коньяк с сахарным сиропом. Крокодил держал смолу во рту, пока она не растаяла, потом высунул язык как можно дальше и скосил глаза; да, кончик языка светился. Крокодил сплюнул — в траву улетел комок фосфоресцирующей слюны.
