— Это — настой олова, — сказал Ихакобин, опуская чашку, чтобы он мог посмотреть: — Действие его будет совсем иным. Я не думаю, что тебе это покажется неприятным. Это всего лишь тоник, очищающий кровь.
Настой на вид не отличался от того, что давали Алеку прошлый раз. Не совладав с собой, Алек отшатнулся, случайно толкнув при этом Ихакобина. Содержимое чашки выплеснулось на его темный сюртук.
Вид Ихакобина, когда он кивнул своим слугам, был скорее сдержанным, чем сердитым. На сей раз они разложили Алека на скамье, и Ихакобин отхлестал его по голому заду. Это было больно, но терпеть было легче, чем когда его били по пяткам. В этот раз он не издал ни звука и не проронил ни слезинки.
Когда всё закончилось, его вновь скрутили и втиснули ненавистную трубку между сжатыми челюстями. Новый напиток был словно огонь, и попав внутрь, обжёг его кишки подобно зенгатскому бренди. Это ощущение не прошло и тогда, когда его притащили в каморку, но на сей раз, единственным последствием оказался тяжелый сон. Его глаза закрывались, хотел он того или нет. Засыпая на ходу, он рухнул в свою кровать, сжав пальцами новый амулет. Последней его мыслью было, что кажется и этот амулет сделан из того же металла, что и напиток. Он понятия не имел, каково действие этих кусочков металла, но было ясно, что тут не обошлось без магии.
Он проспал глубоким сном весь день и всю ночь, проснувшись лишь когда слуга принес ему воду и жидкий овощной бульон. И хотя он был ещё словно под хмелем, он проснулся достаточно, чтобы понять, что человек, склонившийся над ним, не был одним из его стражников и не бы Ахмолом.
— Здравствуй, маленький братец. Проснулся?
Это был ауренфейе, с длинными заплетенными в косу темными волосами. Алек подался к нему и вцепился в него, думая, что это Серегил наконец-то пришёл освободить его, но когда глаза привыкли к свету маленькой лампады, принесенной незнакомцем, он увидел, что этот человек был старше, а его глаза были орехового цвета, как у Ниала, а не чисто-серые, как у Серегила. Может, это был тот самый раб, который был с Ихакобином на рынке? Тогда он не разглядел какого цвета были его глаза.
— Сними вуаль, — пробормотал Алек, моргая сонными глазами.
Раб стянул с лица квадрат привязанной тесемками ткани и подмигнул ему: — Обещаешь не проговориться? Мне подумалось, что тебе сейчас не помешает увидеть лицо друга.
Алек выдавил из себя подобие улыбки, ибо он заметил ошейник, надетый на мужчину. Он был тонким и блестящим, очень похожим на его собственный, только был сделан из золота или позолочен.
— Благодарю. Ты тот самый фейе, которого я видел на рынке, не так ли?
— Да, — прошептал тот, поднося чашку воды к губам Алека и помогая ему выпить: — илбану казалось, что присутствие другого фейе сделает тебя более доверчивым. Меня зовут Кенир.
На нем была длинная одежда без рукавов, рабская, но сделанная из прекрасной темной шерсти, с полосами белой вышивки по горловине. Опустив взгляд, Алек увидел, что на нем также были широкие золотые браслеты. Рабское клеймо на его предплечье было старым и почти исчезло, как у Ахмола.
Кенир тронул прохладной рукой лоб Алека:
— Как чувствуешь себя?
— Так устал, — пробормотал Алек, все еще еле ворочая языком после лекарства, но решил постараться не спать и поговорить с этим человеком: — Из какого ты клана?
Кенир печально покачал головой:
— Если бы ты знал, как давно никто не задавал мне этого вопроса! Я из клана Тариала, младшая ветвь, это к югу от Датсии. А ты?
Алек сел и потер лицо, чтобы окончательно прийти в себя.
— Ни из какого. Я — яшел из…, - он запнулся, прикусив язык. Он собирался довериться этому человеку, но не следовало забывать, что тот был всего лишь рабом и принадлежал его хозяину, и возможно действовал в его интересах. Алек и так уже наделал кучу глупейших ошибок: — …из Скалы.
Кенир указал на мочку левого уха Алека: — Драконий укус вряд ли получишь в Скале.
— Я бывал в Ауренене, — сознался Алек: — Но мой отец был тирианец.
— Ах так. Давай-ка выпей ещё. Тебе это сейчас необходимо, — Кенир настойчиво вручил чашку с бульоном: — Я не слышал, чтобы илбан когда-либо раньше покупал полукровок. Обычно он весьма привередлив.
— Почему это? — спросил Алек, оторвавшись от бульона. В животе у него урчало, словно говоря, что неплохо было бы получить что-нибудь посущественнее.
— Высокопоставленные пленимарцы предпочитают чистокровных рабов. Точно так же, как и лошадей и охотничьих собак, — тихо сказал Кенир, и в его голосе было больше покорности, чем горечи:- Яшелов обычно покупают торговцы, либо для домашнего хозяйства, или в бордели, ну или в деревню в качестве грубой рабочей силы. Тебе же так несказанно повезло.
На это можно было бы возразить.
— Есть ли в доме ещё фейе? Я видел какую-то женщину в вуали.
— Нас немного. Это — Рания, няня детей.
Он забрал у Алека пустую чашку и дал ему другую, с водой.
— Тебе надо выпить это, и ещё чашку.
Он поднял деревянный кувшин:
— Илбан не собирается причинить тебе никакого вреда, но все эти очистительные процедуры тяжеловаты для организма.
— Скажи, правда ли, что так происходит вот из-за этого? — Алек коснулся амулета на своей шее.
На ошейнике самого Кенира не было никаких украшений.
— Не волнуйся. Илбан никогда не стал бы причинять тебе вреда.
— Да что ты говоришь? Посмотри-ка на мои ноги.
— Это всего лишь наказание. Каждый из нас прошёл через это. Но илбан, как хозяин, весьма добр. Теперь позволь мне осмотреть твои клейма.
Алек протянул руку, и Кенир развязал повязку. Рана от ожога была чистой и быстро заживала. Вокруг болячки осталось лишь небольшое покраснение.
— Я всё время хочу есть. Ихакобин вообще-то, дает рабам мясо?
Кенир остановил его взглядом:
— Даже если мы наедине, тебе следует говорить об илбане с почтением. Что, если он послал кого-то подслушивать? Насчёт же мяса, — Кенир покачал головой: — ты раб, Алек, так что должен быть благодарен илбану за то, что имеешь. Не могу припомнить, когда я сам пробовал его в последний раз. Считается, что это делает нас более покорными. Алек вовсе не чувствовал себя покорным, зато обиженным и голодным — да.
Кенир наложил на ожоги приятно пахнущий бальзам.
— У них куча способов укротить нас, маленький брат. Они превратили это в настоящее искусство. Я слышал, что хуже всего приходится тем, кто имеет явную склонность к магии.
— Тогда можно считать, что мне ничего не грозит. У этого помойного ведра больше магических способностей, чем у меня. Кажется, мне ещё следует быть довольным. Раб на судне показал мне шрамы от бича. И то, что осталось после кастрации. По крайней мере, со мной такого не сотворили.
