Тем временем незнакомец перевел взгляд на окровавленного Коростеля, потом снова на Ткача, оглянулся на кусты малины и приложил палец к губам.
- Второй там? - он указал на неподвижные колючие заросли.
Ткач кивнул, глядя немигающими, больными глазами на оборванца.
- Окликни его, - приказал незнакомец и предостерегающе покачал перед носом друида ножом. - Только два слова.
Ткач судорожно сглотнул слюну и облизал губы.
- Эй, рябой, - выкрикнул он, но горло изменило Ткачу, и получилось неубедительно - хрипло, неуверенно, без его прежней наглинки в голосе.
- Чего? - раздалось небрежное из кустов.
Ткач вопросительно взглянул на незнакомца. Тот быстро кивнул и показал сначала на неподвижного Яна, затем провел пальцем по своему горлу.
- Щенка я пришил. Иди сюда, - крикнул Ткач.
- Сам иди, - неохотно откликнулся рябой друид. - У меня тут малины невпроворот. Сладкая, зараза...
Ткач опять посмотрел на оборванца. Тот несколько мгновений размышлял, потом шепнул.
- Скажи, что сейчас придешь, только спрячешь тело.
В душе Ткача все возликовало. Это ему и было нужно: он знал, что Рябинник прекрасно знает его привычки и сразу почувствует неладное. Друид тихо прокашлялся и крикнул, стараясь придать словам наиболее спокойную, чуть ли не будничную интонацию. В это же время незнакомец связывал ему руки и ноги длинным ремнем.
- Ладно, приятель, только сейчас суну его под куст - будет там лежать смирно-смирно, и ни гу-гу!
И он попытался для убедительности расхохотаться, но незнакомец мгновенно сунул ему в раскрытый рот большую шишку вместо кляпа, да ещё и вбил её до половины, так что у друида глаза полезли на лоб. После этого таинственный островитянин легко упал наземь рядом с Ткачом, изогнулся невероятно, словно его тело было совсем без костей, и, пластаясь змеей, скользнул в малинник. Ткач ожидал шума борьбы, вскриков, предсмертного хрипа - он был полностью уверен, что Рябинник прочитал его предупреждение. Но все было тихо, и тогда он решил воспользоваться моментом и попытаться разорвать ремень. Однако очень скоро Ткач понял, что все его попытки тщетны: такой жесткости сыромятную ножу не всякий и нож сразу бы взял. Спустя некоторое время появился незнакомец. Он шел, пригнувшись, сторожко, оглядываясь. Присел рядом с Ткачом, глянул на него. Затем рывком выдернул у друида изо рта шишку, так что Ткачу показалось, что у него зашатался передний зуб.
- Предупредил, кат? - тихо спросил оборванец, переведя дух. Ткач молчал, хотя и сознавал, что эта избранная им тактика уже не поможет.
- Я-а-а-с-но, - протянул незнакомец. Вытер о штанину лезвие ножа, изрядно перепачканное землей, повертел его в руках, потрогал пальцем остроту. Цыкнул зубом. Вздохнул.
- Ну, и что же мы с тобой теперь будем делать, душегуб?
Ян пришел в себя, когда солнце в лесу уже начало клониться к закату, или же это у него вновь начало темнеть в глазах. "Живой!" - была первая мысль. Голову ломило нестерпимо. Он осторожно ощупал её пальцами и наткнулся на твердую корку уже давно запекшейся крови. Перед глазами все периодически начинало снова кружиться, глаза норовили закрыться сами собой, но тогда свистопляска только усиливалась, все застилали красные и желтые круги, и его поминутно мутило. Наконец Коростеля вывернуло наизнанку, и, судорожно отдышавшись, он почувствовал некоторое облегчение. Память прояснилась, и он вспомнил последние минуты перед тем, как лишился чувств. Ни Ткача, ни Рябинника поблизости не было, и он лежал здесь совсем один! Один в сумеречном лесу, в крови, но живой и способный двигаться. В этом Ян убедился, стоило ему только попытаться привстать. Ноги его сразу не удержали, голова закружилась, и он рухнул, но тут же пополз вперед, подальше от обрыва. Тот начинался сразу за соседним буком, из-за которого, скорее всего, и явился тот седо... рыже... в общем, чужой. И если рядом нет предателя Ткача, то, по всей видимости, этот чужой его... что-то... что-то с ним сделал... Сделал так, что теперь того... нет... и слава Богу... А где он, я не хочу об этом и знать, думал Коростель, медленно отползая от полянки, которая едва не стала местом его последнего успокоения.
Если бы его нежданный спаситель был тут, рядом, возможно, Коростель и сумел бы объяснить, что по-прежнему жив... наверное, ещё жив и тот, второй, с оспинами на лице... или это ожоги... А друзья-друиды Коростеля теперь в опасности, в страшной опасности... Но того, рыжего нигде нет. Может быть, все это ему просто почудилось? А рыжий... или седой... может, это был не человек, а просто дух? И теперь он гневается? Нет, выбрось... выбрось все это из головы. Теперь тебе нужно только ползти... Только ползти... Туда... к озеру... Но зачем... туда?
Теперь... да, теперь дело не в этом... А в чем? В чем... дело? Ах, да: надо поскорее на озеро, к Травнику, предупредить наших... скорее... скорее... как только можно... скорее!
И Ян пополз, кусая губы и боясь оглянуться назад, чтобы не увидеть за собой кровавый след - ему показалось, что рана на голове открылась. А, может быть, были и другие болячки; все его тело и так настолько болело и саднило, что трудно было выделить в общей боли какую-то отдельную, независимую от всех остальных. Под пальцами ползущего Коростеля осыпался сухой песок, перемешанный с хвойными иглами, карябались сосновые шишки, щекотались муравьи, а он все полз и полз туда, к далеким кустам, над которыми самозабвенно творили свой безудержный танец комариные тучи. Там должна была валяться хоть какая-нибудь коряга, на которую можно бы опереться и встать... только встать... иначе он не дойдет... Если только второй уже всех не убил. Из своего арбалета. Ничего... Надо ползти. Все потом. Только бы успеть. Только бы...
Рябинник быстро пробирался по лесу, сжимая в руках свой неизменный арбалет. Если было нужно, он мог двигаться беззвучно, если наоборот - мог произвести очень много шума. Так, чтобы потом помнили долго. Если только ещё оставались, кому помнить.
Зеленый сарафан Эгле Рябинник заприметил издали, ещё когда вышел к небольшой сосновой рощице. Ее со всех сторон окружили обломки скал и круглые валуны, невесть как очутившиеся здесь, в самом сердце острова. Перед этим Рябинник неоднократно слышал далекий голос молодого друида, Марта, которого Птицелов велел не трогать, а живым доставить к Колдуну. Но, как теперь считал рябой друид, не на предмет проверки Цветами, а для чего-то совсем другого. У Рябинника был исключительный, прямо-таки нечеловеческий нюх на любую ложь по отношению к нему, как бы её ни маскировали в одежды фальшивого правдоподобия. Но у него была и ещё одна, весьма полезная для жизни и здоровья черта характера: рябой друид никогда не подавал виду, о чем догадывался, особенно когда истину по каким-то причинам от него хотели скрыть.
