Но я же не рисовал ничего такого! Золото — да. Ртуть — да. Но не философский камень! Я не рисовал этого. Я был убежден, что не мог сделать этого, даже впав в забытье. Я умел себя контролировать. А если так…
Я осторожно поднял глаза и прошелся взглядом по безмолвным лицам заполняющих душный вагон пассажиров. Не похоже, чтобы трудолюбивые и нравственные фермеры–мормоны были причастны к столь небогоугодному делу. Не думаю, чтобы кто‑то из них мог увлечься алхимией. К тому же врожденная хозяйственность никогда не позволила бы им испортить новое кресло.
Может, тот пьяный франт, от которого несло магнолиями?
Нет, его давно увели. И мамалыжник из Теннесси тоже не успел посидеть на моем месте.
Тогда кто?
Уж конечно, не маленький Триммер, решил я, с его бульдожьей челюстью и выцветшими глазками. И не старики, понуро опустившие головы. Я весь был полон сомнений. Кто‑то из находившихся в вагоне, несомненно, разбирался в алхимических символах. Это мог оказаться учитель химии… Его могли заинтересовать начертанные мною знаки, и он продолжил ряд… Но почему в последовательности?..
Я не успел обдумать пришедшее в голову. Мрачный Пауль встал рядом:
— Что, пришло время помолиться?
Я вопросительно поднял брови, и Пауль выругался.
Он держался грубо, я видел, что он нервничает. Что‑то его мучило, он мне не нравился. Ко всему прочему, он, похоже, твердо решил спровадить меня на тот свет. Не скрою, меня это не устраивало. К счастью, раздвинулась дальняя дверь и в вагон вошли еще двое малайцев. Если они за мной, сразу подумал я, им придется вести меня по узкому проходу. Наверное, руки мне они развяжут. Первым надо ударить того, кто идет сзади, — локтем и забрать у него автомат. Стрельбы будет много, стрелять придется в упор, кто‑то из пассажиров непременно пострадает, но других вариантов нет. Я не собирался приносить себя на алтарь свободы Южных Молукк.
Малайцы остановились и поманили Пауля.
Краем глаза я отметил, что Шеббс проснулся. Правда, я уже не верил, что это был Шеббс. Слишком велика была вероятность, что символ философского камня нарисовал он. А детский приют и тюрьма не дают таких знаний.
— Кажется, я на очереди.
Шеббс медлительно, но так просто и определенно кивнул мне, что у меня сжалось сердце. Этот человек в старомодном долгополом пальто явно знал что‑то важное, что‑то недоступное для меня. И это позволяло ему не нервничать и не торопиться.
— Пауль! К Роджеру!
Я облегченно вздохнул.
Мне не нравился Пауль. Он мог застрелить меня прямо в вагоне. Но я хотел жить. И теперь я еще хотел вытащить отсюда человека в долгополом пальто, кем бы он ни оказался. А если получится иначе… Я искал ключ… Надо оставить какую‑то отметку для Берримена… Он поймет… Если, скажем, вот такой нелепый человек, как мой сосед, явится к Берримену, Джек догадается…
Я искал.
Алхимики, описывая Великое деяние, затемняли слова, этим самым густо наполняя их особым скрытым смыслом. Золото — король… Серебро — королева… Сурьма — волк… Зная об этом, иначе смотришь на картинки Василия Валентина. Петуха ест лисица, лисицу пожирает огонь…
Ключ!
Кажется, я нашел.
Выбора у меня все равно не было. Малайцы негромко переговаривались в нескольких шагах от меня. Я слышал: кагат, кабур… Я чувствовал, что времени у меня совсем мало. И хотел успеть.
— Грэсси–бэй… — шепнул я, наклонясь к соседу. — Знаете этот залив?.. Район не очень известный, но найти его нетрудно, даже в таком городе, как Нью–Йорк… Вилла “Туун”… Легко запомнить, правда?
Мой сосед флегматично кивнул.
— Если меня застрелят… — шепнул я, — разыщите на берегу Грэсси–бэй виллу “Туун”… Там будет некто Джек, он встретит вас как друга… Так и называйте его — Джек… Скажите, что видели меня в поезде… Передайте ему, что я нашел… Это очень важно…
— Нашли? — непонимающе повторил мой сосед. — Джек — это ваш брат?
Я кивнул. Никогда ложь не приносила мне такого удовлетворения.
— “Туун”… Вилла… Вас примут как своего…
— Вас пугает этот маленький малаец?
— Да, — опять кивнул я.
— Не думайте о нем. Он скоро умрет.
Я ошарашенно воззрился на Шеббса (если это был он).
И не успел ответить ему, потому что коричневые братцы ловко поставили меня на ноги. Мы шли по проходу мимо заложников, и я не имел возможности обернуться. Незаметно разминал руки, собирал силы. В конце концов, лучше умереть в драке, чем в томительном и бессмысленном ожидании.
Меня ввели в вагон, приспособленный под штаб.
Окна здесь тоже были заклеены газетами. Несколько малайцев, среди них Роджер, сидели на корточках вокруг поставленного на пол полевого телефона, наверное, переданного в поезд солдатами.
— Сейчас заложник подойдет к окну и сдернет газету, — сказал Роджер в телефонную трубку.
— Подойди к окну! — крикнул мне Пауль.
— Ну да, я подойду, а снайпер всадит в меня пулю.
— Они предупреждены и не будут стрелять, — нервно вмешался Роджер. — Только делай все не торопясь.
Не веря ни им, ни снайперам снаружи, я медленно подошел к окну и сорвал газетный лист. Утренний свет оказался неярким, я увидел красные осенние деревья и далекую линию гор — голубую, размытую влажной дымкой, и серые фигурки солдат, перебегающие за деревьями.
— Опусти стекло.
Я опустил. И раму не заело, не пришлось ее дергать.
Я знал, снаружи и изнутри вагона на меня направлено множество стволов. Я предпочел бы лежать сейчас в траве за самым толстым деревом.
— Крикни им, что мы настроены серьезно, — приказал Роджер. — И заложников у нас много. Если нам не предоставят то, что мы требуем, через каждый час мы будем расстреливать по заложнику.
Я крикнул.
Меня услышали.
Резкий мужской голос, усиленный мегафоном, подтвердил: меня слышат.
— Я — заложник, — крикнул я. — Нас больше тридцати. Нас начнут расстреливать, если вы не выполните требований. Троих малайцы уже расстреляли. Они угрожают расстреливать нас по одному каждый час.
— Да, да, — из‑за моей спины подтвердил Роджер.
— Они настроены очень серьезно, — крикнул я и обернулся к Роджеру: — Это бессмысленно. Если смерть трех человек не заставила власти пойти вам навстречу, почему им не пожертвовать остальными?
Малайцы быстро заговорили.
Я не понимал их птичьего языка.
Я стоял у открытого окна, вдыхал влажный утренний воздух и не без удовлетворения думал, что если меня все‑таки шлепнут, странный человек в долгополом пальто разыщет Джека Берримена. Почему‑то я был уверен в этом. Это такой тип людей, которые не терпят невыполненных обещаний. Виллу “Туун” мы держали как раз для таких экстренных случаев. Для приветов от мертвецов. Если Шеббс, или как там его, придет к Джеку и скажет, что он от меня, Джек выбьет из него все, что он знает.
