- А вы не хотите рассказать мне все, как есть? - спросил Хикс, почти умоляюще.
- Нет. Это не поможет.
- Что ж, Блейк, дело ваше. Однако, раз уж вы так настаиваете на ответе, то я бы на вашем месте обратился к одному из специалистов в своей собственной области.
- К пастору?
- Нет, скорее к раввину, - вздохнул Хикс. - Но не потому, что они больше знают. Хотите ещё шерри, Блейк?
* * *
- В девяти случаях из десяти, - сказал мне раввин Макс Гельберман, иноверец обращается ко мне с просьбой помочь ему жениться на еврейке.
Рабби Гельберману я бы дал на несколько лет меньше, чем преподобному Хиксу, то есть - около пятидесяти. Росту он был невысокого, а на круглом лице светились умные голубые глаза.
На носу у раввина красовались очки в металлической оправе и время от времени он теребил округлый подбородок. Принял меня раввин в новом иудейском центре, в здании современной постройки, объединявшем культурный центр и синагогу. Внутри жужжали кондиционеры. Приехал я туда в половине десятого вечера, когда в вестибюле лихо отплясывали подростки, а сам рабби пытался набросать проповедь. Из-за моего приезда её пришлось отложить.
- Однако вас, - продолжал он, - по-видимому. привела ко мне иная причина.
- Откуда вы знаете, что я иноверец?
Раввин развел руками.
- Вот видите. Что вам ответить? Каждый еврей гордится своей способностью узнавать другого еврея, как бы тот ни выглядел. И, знаете, евреям это всегда удается. Кроме тех случаев, когда они ошибаются. Нет, я этого не знаю. И буду счастлив, если ошибся.
- Нет, я не еврей.
- Тогда я опять-таки счастлив, но уже за вас. Могу я спросить, что вас побудило обратиться ко мне, мистер...
- Эддиман. Блейк Эддиман.
- Ах, да, мистер Эддиман, я видел ваши фотографии в газетах. Зрительная память меня часто подводит. Люди посещают синагогу по двадцать лет, и то мне случается забывать их.
- Меня направил к вам преподобный отец Хикс.
- Хикс? Старина Джошуа Хикс? Сто лет его не видел. Как у него дела?
- Не жалуется, спасибо.
- И зачем же он вас ко мне направил?
- Должно быть, испугался иметь дело с человеком, у которого не все дома.
- Вы имеете в виду себя, мистер Эддиман?
- Себя и других.
- Что ж, мистер Эддиман, в таком случае к "другим" можно смело отнести большую часть человечества. Включая и меня. Разве может нормальный рабби сидеть в полу-синагоге, полутанцевальном зале, что находится посреди пустыни, да ещё и в пределах крупнейшего игорного центра страны, и сочинять проповедь, посвященную этнической связи движения за интеграцию с книгой "Исход"?
- Себя, - поправился я, улыбаясь.
- Вот как? Я-то, разумеется, знаю вас только как адвоката. Правда, очень смелого.
- Тогда я поставлю вопрос так: могу я говорить с вами, не опасаясь, что это пойдет дальше?
- Думаю, что да. Если, конечно, вы никого не убили. Все остальные ваши прегрешения я готов повесить на себя.
- Хорошо. Допустим, я скажу вам, что говорил с неким человеком, который утверждает, что является посланцем господа; я не знаю, верить ему или нет, и вообще - это сводит меня с ума.
Долгое время рабби изучающе смотрел на меня, затем спросил:
- Не хотите ли выпить, мистер Эддиман?
- До чего вы все похожи, - усмехнулся я. - Хикс угостил меня шерри. На большее, правда, не отважился, считая шерри самым подходящим напитком для служителей культа.
- У нас здесь более современное заведение, - произнес раввин, обходя вокруг стола и нажимая на кнопку в стене. За откинувшейся стенкой обнажился небольшой бар-холодильник.
- Похоже, вам не помешало бы выпить чего-нибудь покрепче. Как насчет виски с содовой?
- С удовольствием.
Он смешал напитки и протянул мне стакан. Сам пить не стал, объяснив это так:
- Мне только не хватало, чтобы в решающую минуту сюда заглянул какой-нибудь сорванец, который потом растрезвонит на всю синагогу, что рабби черпает свое вдохновение в хмельном зелье. Притворяясь либералами, евреи, мистер Эддиман, на самом деле такие пуритане, равных которым не сыскать. Однако вернемся к нашим баранам. Итак - ваш рассказ о посланце господнем потряс старину Хикса?
- Да. Он убежден, что кроме Христа, других посланцев у Бога не было и нет. - Я с наслаждением прихлебнул виски. - А вас, похоже, я не удивил.
- А чему тут удивляться? Если вы верите во всемогущего Бога, то ему ничего не стоит время от времени общаться с нами через своих посредников. Я ничуть не богохульствую, мистер Эддиман, а просто пытаюсь рассуждать здраво, как трезвомыслящий человек. Порой я убежден, что все мы играем роль посланцев, выполняя не вполне понятные функции, значимость которых осознается лишь по прошествии времени. В каждом человеке заключена частица Бога. Кстати, - он вскинул голову и посмотрел на меня в упор, - судя по всему, этот посланец - Хелен Пиласки?
- Почему вы так считаете?
- Видите ли, когда мужчина избегает говорить о половой принадлежности того или иного человека, как правило, речь идет о женщине. Мне оставалось только выбрать ту женщину, с которой вы были наиболее близки в последнее время. А с психиатром вы беседовали, мистер Эддиман?
Некоторое время я молчал, после чего раввин - как незадолго до него и Хикс - предложил, чтобы я ничего не говорил, если не хочу. Тогда я решился.
- Да, я беседовал с психиатром. С Сэнфордом Хайменом из больницы.
- Доктор Хаймен - сильный специалист. Что он сказал?
- По его мнению, у неё паранойя.
- И вы согласны?
- Нет. В противном случае я бы к вам не приехал.
- А что думаете вы сами, мистер Эддиман?
- Не знаю. Я не способен думать. Мне уже плохо от этих мыслей. Поэтому я и пришел к вам.
- Видите ли, мистер Эддиман, вы заблуждаетесь, полагая, что мы с Хиксом являемся специалистами в вопросе Бога. Среди евреев раввином вообще может стать едва ли не каждый. Раввин это своего рода учитель или наставник - он разрешает споры, помогает сочетаться браком или хоронить умерших, но особой связи с Богом у него нет. Никакой. Мне это, конечно, прискорбно, но что я могу поделать?
- Но вы хотя бы верите в Бога? - в отчаянии спросил я. И тут же кинулся просить прощения за идиотский вопрос.
- Ничего. А вы сами верите в Бога, мистер Эддиман?
- Не знаю.
- По-моему, никто из нас по большому счету этого не знает. Во всяком случае небесам от нас уже изрядно досталось. Все наши ракеты буквально изрешетили их. По слухам же, эта Хелен Пиласки и впрямь - женщина совершенно необыкновенная. Если хотите ей верить - верьте. Вреда от этого не будет.
- Какого ещё вреда! - заорал я. - Она ведь должна умереть! Она сама этого хочет. Поэтому она и не позволила мне защитить её.
- Что ж, многие люди были готовы умереть за свою веру. Взять, Жанну д'Арк, например. Она ведь тоже слышала голос. И мой народ уже два тысячелетия страдают за веру. Поскольку приговор ей уже вынесен...
