Я вжался в стену, модная туфлю и что было сил ударил каблуком по винту…
Раздался оглушительный звон стекла, по комнате, распространяя химический запах, прокатилась волна горячего воздуха… и я ощутил порыв ночной прохлады. Через секунду я уже стоял на подоконнике спиной к улице, которая находилась в шестистах футах подо мной, из ощупывая карниз над окном, мекал за что бы ухватиться. Зацепившись наконец, я подтянулся, перехватил рукой ещё выше, нащупал ногами упор, отдохнул секунды три и полез дальше…
Я подтянул ноги, чтобы их не было видно в окне, и услышал донёсшиеся из комнаты крики:
— …дурак разбился!
— Принесите свет!
Я вцепился в стену, глубоко дыша и благодаря в душе архитектора, который решил подчеркнуть горизонтальные элементы фасада и заключил ряды окон в обрамление из горизонтальных выступов дюймов двенадцать шириной. Главное, чтобы эти ребята в комнате сосредоточили своё внимание на улице внизу и дали мне время добраться до крыши…
Я поднял голову, чтобы взглянуть, сколько мне предстоит ещё преодолеть — и судорожно уцепился за выступ, когда все здание, как мне показалось, качнулось, опрокидывая меня назад…
Холодный пот заливал мне глаза. Я вцепился в камень, так, что затрещали суставы пальцев. Прислонившись щекой к грубой штукатурке, я слушал, как гулко стучало моё сердце. Адреналин и радужные надежды загнали меня сюда… и, улетучившись, оставили это хрупкое земное существо вцепившимся в бездушную поверхность небоскрёба, подобно мухе на потолке. Между мною и этим неподатливым бетоном не было ничего, кроме напряжения слабеющих пальцев моих рук и ног. Я попытался позвать криками на помощь, но слова застряли в пересохшей глотке. Я боялся глубоко вздохнуть. Мышцы мои окаменели, и я повис негнущейся доской, не смея повести даже глазами из страха сорваться вниз. Я зажмурился и, чувствуя, как немеют руки, попытался снова закричать. Но из горла вылетел лишь едва слышный хрип.
Минуту назад я опасался как бы они не посмотрели вверх и не увидели меня. А теперь я больше всего боялся, что они этого не сделают.
Конец неотвратимо приближался. Я и раньше бывал достаточно близок к смерти, но не настолько. Мои пальцы выдержат это напряжение ещё минуту, может — две. Потом они разожмутся, и моё тело в течение нескольких бесконечных секунд будет рассекать воздух, пока не ударится о…
Несмотря на то, что меня всегда распирало от великих идей, в общей картине мира я оказался не более чем мошкой на ветровом стекле. Я думал, что кое-чему научился, кое в чём превзошёл других, что я научился достаточно искусно играть в эту бессмысленную игру, которая называется жизнь. Но все мои изысканные философские теории рассеялись, как дым, когда они столкнулись с неумолимой силой слепого инстинкта. Мой сознательный разум имел коэффициент интеллектуальности равный 148, но идиотское подсознание, которое сейчас парализовало меня, так, видно, ничему и не научилось с тех самых пор, как первый его обладатель, забравшись на вершину дерева, спасся от бури и стал моим предком… Я услышал какой-то звук и понял, что плачу. Итак, я оказался слабакам, вырванным из своей стихии и жалобно молящим о пощаде.
И тут что-то внутри меня начало роптать. Во мне вспыхнула искра непокорности, которая стала разгораться все больше и больше. Ну, умру… Это только разрешит множество проблем. И если мне всё-таки суждено умереть, то, по крайней мере, я умру при попытке что-то сделать.
Мой рассудок начал возвращаться и брать контроль над телом, которое уже теряло свои последние силы в попытке поддержать сомнительную иллюзию безопасности, подавляя одновременно все другие чувства и парализуя дух. Я больше не хотел подчиняться его тиранки. Мне нужны были хладнокровие, твёрдая рука и не обременённое ничем чувство равновесия, и если это идиотское тело не будет сотрудничать, разум может просто взять его за шиворот и заставить. Тридцать с лишним лет я кормил эту кучу костей и мяса. Теперь она должна делать то, что я скажу. Прежде всего ослабь хватку…
Да-да, разогни пальцы! Даже если это и убьёт тебя! Конечно, можно сорваться, и при такой высоте на земле останутся лишь брызги. А что, этот паршивый кусок мяса собирается жить вечно? Тогда у меня дня него есть новость: в любом случае ему остаётся не так уж много времени.
Я уже стоял более расслабленно, положив ладони на стену и переместив основную тяжесть тела на ноги. Подо мной был надёжный, прочный бордюр почти с фут шириной. Сейчас я вытяну руки вверх, найду за что уцепиться и начну поочерёдно карабкаться ногами. И если я поскользнусь, то, во всяком случае, сделаю это по-своему.
Я отпустил руки — здание покачнулось. Ну и черт с ним…
Я нащупал следующий выступ, ухватился за него, подтянулся, нашёл упор для большого пальца ноги.
Можно считать, что я мёртв. До крыши было ещё очень далеко. К тому же перед ней шёл вычурный карниз, через который мне в жизни не перебраться. Но всё-таки до того, как я отправлюсь в долгое пике, я докажу этому старому хрычу — инстинкту, что не так уж он всесилен, как мнил о себе…
Я повис на руках под самым карнизом, чтобы перевести дыхание, и услышал возгласы и крики, доносившиеся из окна далеко внизу. Из него в поисках меня высунулись две головы, но там, куда я залез было уже темно, к тому же основное их внимание было направлено вниз, на улицу, где толпа с фонарями искала то, что должно было от меня остаться. Очень скоро они сообразят в чём дело — нужно пошевеливаться.
Я глянул вверх на карниз… и почувствовал знакомое желание вцепиться мёртвой хваткой в стену и повиснуть. Я тут же немного отстранился от неё, чтобы показать себе, кто тут хозяин. Карниз находился достаточно высоко, и мне нужно было достать его одним броском. Мои пальцы знали, чем рисковали в случае промаха: страховочной сети не было. Я слышал скрежет своих ногтей по штукатурке. Я стиснул зубы и отпустил одну руку, которая напоминала одеревеневшую клешню, сделал короткий вдох и слегка согнул колени. Правда, они слушались меня не лучше, чем если бы это бала пара амортизаторов, привинченных к бёдрам. Как бы то ни было, другого выхода я не видел… сейчас или никогда…
Я отпустил обе руки и, отклонившись немного назад, вытянулся вверх…
Мои одеревеневшие пальцы ткнулись в край карниза, заскребли и наконец как крючками зацепились за него. Ноги свободно болтались. Я напоминал моряка из далёкого прошлого, которого в наказание вздёрнули за большие пальцы рук. Ветер с крыши хлестал меня по лицу, и я трепетал в этом потоке воздуха, словно кукла из папиросной бумаги.
Теперь мне оставалось подтянуться… подтянуться из последних сил и перебросить тело через край. Но я устал, смертельно устал. Казалось, что мои руки, сделанные из гофрированной бумаги с деревянными пальцами на концах, принадлежат кому-то другому, кому-то, кто уже давным-давно умер…
