Коленька сначала бросал им мелкие монеты, провоцируя безобразные драки, а потом Гумилев запретил ему, сказавши:
– Пока до Харара доберемся, без копейки останемся. Их тут тысячи, и все хотят бакшиш. Привыкай к тому, что африканец все, что не может завоевать, либо украдет, либо выпросит. Тем более у европейцев.
Коленька унялся.
К обеду – вернее, завтраку, ибо позавтракать с утра они так и не удосужились – поезд прибыл на станцию Айша, где путники с аппетитом поели в заведении грека-буфетчика, принявшего их с распростертыми объятиями.
Грек отвел Гумилеву и Коленьке лучшие места, сам прислуживал, но из того же патриотизма крайне неприязненно отнесся к турецкому консулу – ведь греки известны своей враждою с турками. Гумилеву пришлось отвести буфетчика в сторону и сделать надлежащее внушение на жуткой смеси абиссинского и греческого. Тот устыдился, но на бедного консула все равно смотрел косо.
После еды пассажирам объявили, что поезд дальше не пойдет, так как дождями размыло путь. Раздались возмущенные возгласы, но железнодорожники были непреклонны. Грек обрадовался: теперь у него не только завтракали, у него и обедали, и даже ужинали.
– Пожалуй, возьмем еще коньяку, – сказал Гумилев.
За разговорами, выпивкой и закусками прошла вторая половина дня, благо гулять по совершенно уж затрапезной станции Айша желания ни у кого не возникло. Наконец Коленька сдался и сказал, что пойдет в вагон спать. Его примеру последовал и турецкий консул, чувствовавший себя крайне неуютно под косыми взглядами грека. Гумилев остался один и, выпив чашку кофе, вышел подышать свежим воздухом.
– Здравствуйте, господин, – сказал стоящий возле греческого заведения человек. Гумилев учтиво ответил и тут же обнаружил, что перед ним – его давний знакомый по Джибути, Мубарак, которого он волею случая спас от грабителей и, видимо, от смерти.
– Вижу, вы узнали меня, – сказал Мубарак. – Пойдемте внутрь, я с дороги и выпил бы кофе.
Они вернулись за столик, грек принес старику кофе.
– Какая неожиданная встреча, – сказал Гумилев.
– Я же говорил, что она произойдет, – заметил старик. – Вы, верно, снова путешествуете?
– Да, собираюсь в Харар. Мои спутники спят в вагоне поезда, мы приехали на нем и теперь вот ждем, пока починят дорогу… А вы?
– Я пришел с караваном одного моего знакомого купца. Он пошел дальше, а я вот остался здесь.
– По торговым делам? – улыбнулся Гумилев, памятуя их прошлую беседу в Джибути.
– Можно сказать и так, – улыбнулся в ответ Мубарак. – Храните ли вы мой скромный подарок?
– Да, и более того, он мне дважды спас жизнь.
– Вот как?! – удивился старик.
Гумилеву пришлось рассказать Мубараку о том, что произошло в деревеньке галласов во время визита туда негуса Менелика, хотя негус и просил об этом умалчивать. Старик, казалось, не придал большого значения самой истории с металлическим скорпионом, спасшим своего хозяина; куда сильнее заинтересовали его слова Менелика. Он даже попросил повторить, что именно сказал негус.
– Он сказал: «Это очень странный подарок, я даже не знаю, добром или злом отплатил тебе спасенный». И заметил, что я пойму это со временем.
– Негус негести – умнейший человек, – задумчиво сказал Мубарак.
– Может быть, вы тогда расскажете мне, что такое этот скорпион? Я же вижу – это не просто фигурка из металла.
– Вы же исследователь и поэт, господин Гумилев. Неужели поэту и исследователю не интересно узнать все самому, как советовал мудрый негус? И еще – неужто вы подумали, что я желал вам зла? Вы все-таки спасли мне жизнь.
Гумилев молчал.
– Я могу сказать, что сам знаю о скорпионе чрезвычайно мало. Но вам он, несомненно, пригодится. Вы – человек, которому нужна удача, причем удача в добрых делах. А уж как обернется эта удача и как обернутся добрые дела – это уже неведомо никому.
– Благими намерениями вымощена дорога в ад, не так ли? – хмыкнул Гумилев.
– Я знаю это выражение, но здесь оно не совсем подходит. Мы же не знаем, в ад ли ведет эта дорога, и есть ли вообще ад… Вы сказали, что держите путь в Харар?
– Да, а потом – дальше.
– Дальше – места странные и, я бы сказал, довольно опасные. Вы смелый человек, господин Гумилев.
– Я так не считаю, господин Мубарак. Во время описанных мною событий я пару раз едва не намочил, простите, штаны.
– Но ведь не намочили?! – хитро подмигнул старик. – Кстати, будете в Хараре – навестите тамошнего правителя. Дадьязмач Тафари Маконнын – человек, которого ждет большое будущее. Я слышал о таком предсказании. Сейчас он совсем еще молод, но молодость – порок, который проходит сам собою и весьма быстро. И опасайтесь демонов.
Гумилеву показалось, что он ослышался.
– Что вы сказали?
– Я сказал: опасайтесь демонов, – самым серьезным тоном повторил Мубарак. – Пустынные места всегда опасны тем, что там могут обитать демоны.
– Это сказки, – улыбнулся Гумилев. – Демонов никто не видел.
– Кто же мог увидеть их в пустынных землях? На то это земли и пустынны. Там никто не живет.
– Но путешественники…
– …А кто вам сказал, что они оттуда возвращаются, чтобы затем рассказывать?! – спросил старик.
* * *
Наутро выяснилось, что размытый дождями путь до сих пор не исправлен, больше того – на его починку потребуется минимум восемь дней. Желающим предложили вернуться в Джибути, с чем и согласились все, кроме Гумилева, Сверчкова и турецкого консула. Соображения были совершенно меркантильными: на станции Айша жизнь стоила много дешевле, чем в Джибути. Мозар-бей остался из чувства товарищества, кроме того, у всех троих была смутная надежда каким-нибудь образом добраться до Дире-Дауа.
Вчерашняя встреча с Мубараком так и закончилась непонятным разговором о демонах, населяющих пустынные земли, и Гумилев решил своим спутникам ничего не рассказывать.
На другой день из Джибути прибыл поезд с инженерами и чернорабочими для починки пути. С ними же приехал и курьер, везущий почту для европейцев, живших в глубине страны. К этому времени уже выяснилось, что путь испорчен на протяжении восьмидесяти километров, но что можно попробовать проехать их на дрезине. После долгих препирательств с главным инженером удалось достать две дрезины: одну для людей, другую для багажа. С компанией Гумилева поместились ашкеры-охранники и пресловутый курьер.
Дорога оказалась в самом деле весьма трудной. Над промоинами рельсы дрожали и прогибались, местами приходилось слезать с дрезины и идти пешком. Солнце палило так, что руки и шеи через полчаса покрылись волдырями. По временам сильные порывы ветра обдавали сидевших на дрезинах путешественников тучами пыли. Абиссинцы, однако, не унывали и пели, работая рычагами.
