(Алексей Т. торопливо закивал, показывая, что да, он согласен, налил в стопки водку, опрокинул свою и запил остывшим чаем, после чего произнес севшим голосом:
– Давай читай…)
– Ладненько, – произнес Варахасий, тоже опрокинул свою и тоже запил остывшим чаем. – Будем читать. Начнем с Веры Фоминичны Самохиной. Меня прямо-таки вытолкнула на нее та запись в дневнике, помнишь? «Верочка Корнеева, она же Воронцова, она же Нэко-тян»… Читаю:
– «Познакомились мы на какой-то вечеринке. Не помню уже сейчас, то ли чей-то день рождения был, то ли праздник какой-то… Шутка сказать, четверть века прошло! Зато как сейчас помню, что он сидел за столом почти напротив и смотрел на меня не отрываясь. Это я краем глаза видела, что он смотрит не отрываясь, а как на него взгляну, он уже и глаза успел опустить… Ну, мне было тогда двадцать шесть, что ли, мужики меня вниманием не обходили, но все равно было лестно… Не в том суть. Потом, когда стол отодвинули и стали танцевать, он меня пригласил, и вот тут я впервые взглянула ему прямо в глаза. Меня словно током ударило… Нет-нет, не подумайте, ничего такого женско-мужского. У него глаза были какие-то такие… страшные, мудрые будто и тоскливые, что ли… То есть глаза-то у него были обыкновенные, серо-зеленые, но так он глядел… Я сразу решила: нет, это рыцарь не моего романа. Вообще-то он был весел, говорил интересно, острил довольно удачно, а кое-кто прямо на шею ему вешался… Впрочем, в глаза мы больше друг другу не заглядывали.
– Ваш муж тоже был на этой вечеринке?
– Н-нет… Нет-нет, он с Валькой остался, она тогда совсем малышка была, годика три… или четыре… Так вот что самое странное тогда случилось. Я устала, да и опьянела сильно, и присела отдохнуть на диван. И сейчас же ко мне подсел Воронцов. Сел рядом, как сейчас помню, руки на коленях сложил и негромко говорит мне, на меня не глядя: «Вы не беспокойтесь, Вера Фоминична, с гландами у вас все обойдется благополучно». Я так глаза и вытаращила. С гландами у меня действительно с самого детства было не в порядке, последние годы я все собиралась оперироваться, да не решалась, но ему-то откуда про это знать? Я его спрашиваю: «Откуда вы знаете про мои гланды?» Вот тут он ко мне наклонился и говорит чуть ли не шепотом: «Я о вас, Вера Фоминична, еще и не то знаю. Например, что есть у вас очаровательная родинка на…» И называет, простите, местечко на теле, которое и родному мужу не часто показываешь. Я обмерла, рот разинула, не знаю, то ли пощечину ему дать, то ли еще что, а он встал и ушел. Совсем ушел с вечеринки…
– Но родинка есть?
– В том-то и дело, что есть… И на том самом месте!
– И как с гландами, благополучно обошлось?
– Прекрасно обошлось. Хотите верьте, хотите нет, но я как-то сразу бояться перестала и буквально через неделю пошла на операцию. И все вышло как по маслу… Скажите, товарищ следователь, вот вы, я вижу, Воронцовым и после смерти его занимаетесь. Вы тоже думаете, что он был вроде как бы колдун или ясновидец?
– А сами вы как думаете, Вера Фоминична? Я ведь его живого в глаза не видел, а вы с ним худо-бедно почти два десятка лет бок о бок в одном учреждении, наверняка общались, разговаривали. У вас какое сложилось впечатление?
– Не знаю даже, что сказать… Сказать правду, мы больше и не общались никогда. Разве что по работе. А так встретимся в коридоре или в буфете – «здравствуйте», «привет», – только и всего. Хотя, конечно… Действительно, два десятка лет прошло, чего только не случилось за это время! Многое забылось, а я его на той вечеринке как сейчас вижу.
– И он с тех пор так ни разу с вами и не заговорил?
– Ни разу. Наверное, чувствовал…
– Что?
– Да ведь боялась я его, товарищ следователь! Как чумы боялась. Как дети буку боятся. Когда Валька рассказала мне, что сошлась с ним, я неделю тряслась от горя и страха. Сейчас смешно вспомнить, но рвалась даже заявить в партком, в милицию, еще бог знает куда. Хорошо еще, что муж меня удержал. Здорово бы это получилось: старый злодей совратил бедную девочку, а бедной девочке двадцать третий год миновал…
– Кстати, а как Валя восприняла смерть Воронцова?
– Вы знаете, удивительно спокойно. Ни слова, ни слезинки… Возможно, не так уж и любила.
– Возможно… Скажите, Вера Фоминична, вас никогда не прозывали таким словечком – Нэко-тян?
– Нэко-тян? Нет, впервые слышу. Что это такое?
– Это слово японское. «Кошечка» значит.
– Кошечка… Меня мама в детстве звала Кошечкой…»
………………………………………………………………………………………
– Вот все по Самохиной, – сказал Варахасий. – Впечатляет?
– Впечатляет, – проговорил Алексей Т. – Интересно, где это была у нее родинка?
– Пошляк, – с отвращением сказал Варахасий.
– Извини. Я пошутил. Читай дальше.
Варахасий пошелестел бумагами.
– А дальше у нас пойдет дочка Самохиной, – сказал он. – Валентина Мирленовна. Очаровательная особа, доложу я тебе. Ну-с, с нею я беседовал с первой, она сама вышла на меня – с просьбой вернуть ее вещи, оставшиеся на квартире у Воронцова. Тут мы и побеседовали. Читаю:
– «Как мы с ним познакомились? Очень просто и вообще-то довольно случайно. В октябре… нет, в ноябре прошлого года начальство приказало мне срочно отрецензировать справочник по австрийской системе патентования. А я по-немецки ни в зуб ногой, в институте учила английский, но это было первое мне серьезное задание на работе, да и самолюбие играло. Ну, обложилась словарями, поползла по тексту, день корплю, другой, и все на первой странице… Нет, думаю, ничего у меня так не выйдет. Стала думать, что делать. Перебрала всех друзей и знакомых – как назло, никого с немецким. Кто с английским, кто с испанским, один даже с эсперанто, а с немецким ни одного. Тогда решила я подключить родителей: может быть, у них есть кто-нибудь. Вышла к ним, а у мамы – помнится, была суббота – гости, две пары из ее института. Так и так, говорю, товарищи, помогите бедному ребенку, срочно нужен знаток немецкого языка. Да ничего проще, кричат, у нас Воронцов отлично немецкий знает, Никита Сергеевич… И тут же дядя Сева достает записную книжку и дает мне его домашний телефон. Мама было на дыбы, не смей, дескать, беспокоить человека, но они ее заговорили, что Воронцов – мужик добрый, что ему ничего не стоит и прочее. Ну а я – в прихожую, к телефону. Позвонила, назвалась, сказала, по какому делу вторгаюсь в его домашний покой. Он помолчал несколько секунд и очень спокойно, негромко так сказал: «С удовольствием помогу вам, Валя. Я свободен, можете приехать хоть сейчас…» – и продиктовал адрес. И я тут же к нему поехала.
– И помог он вам?
– Не помог – сам все сделал. Когда я два дня спустя после работы к нему поехала, как мы условились, рецензия была готова – напечатана в двух экземплярах, все честь по чести. Я его благодарить, а он головой покачал и сказал: «Не надо, Валя, это я в своих интересах, чтобы нам с вами сегодня не работать, а шампанское пить…» И глаза у него были в тот момент необыкновенные – грустные и какие-то сияющие, я таких ни у кого еще не видела. Наверное, в тот момент я в него и влюбилась. Что ж, я – человек решительный. Прямо при нем сняла трубку и позвонила домой, что буду ночевать у подруги.
