— Вы давно занимаетесь теорией высших автоматов?
— Как вам сказать… И да, и нет. До прихода к вам я работала программисткой в вычислительном центре судостроительного завода. Это была послеинститутская практика. Потом меня направили в один НИИ, а затем к вам…
— Вам у нас нравится?
— В общем, да. Только люди у вас какие-то скучные.
— Я скучный? Она улыбнулась.
— Вы мой начальник, и мне не положено думать о вас дурно. А вот эти два парня, которые делают диплом, безусловно скучные.
— Что вы имеете в виду?
Галина повернула лицо к окну. На улице сгустились сумерки.
— У вас в институте народ не активный. То ли дело на судостроительном заводе. Хороший клуб, кино, концерты, танцы…
Ни с того, ни с сего я вдруг выпалил:
— Галя, если сегодня вечером вы свободны, идемте в кино?
Она вздрогнула.
— Сегодня? С вами?
— А что же здесь такого? Идемте!
— Право, не знаю. Впрочем…
Она посмотрела на крохотные ручные часики, затем немного задумалась.
— А это далеко?
— Нет, совсем рядом. На проспекте Дружбы.
В фойе кинотеатра я вдруг обнаружил, что моими личными делами интересуются. До начала сеанса оставалось минут двадцать пять, мы сидели за столиком и рассматривали журналы. И вдруг я заметил одного из моих дипломников и еще девушку, которая работала в моей лаборатории монтажницей. Они стояли поодаль, насмешливо поглядывали в нашу сторону и о чем-то перешептывались.
«Ну и молодежь пошла», — с негодованием подумал я и, чтобы скрыть досаду, обратился к Галине:
— Вы любите кино? Конечно, хорошее.
— Я не очень понимаю этот вид искусства, — смущенно ответила она. — Бесконечная серия фотографий. Меня всегда немного раздражает то, что люди на фотографиях не настоящие. Кино — это искусство искусно лгать.
Я удивился.
— То же самое можно сказать и про театр.
— Да, конечно. Но кино представляет собой, так сказать, серийное производство искусной лжи.
— Я не могу с вами согласиться. Сила и очарование артиста заключается в его способности перевоплотиться, стать совершенно другим человеком, причем таким, в правдоподобность которого зритель поверил бы.
— В этом все дело. В перевоплощении. Что бы вы сказали об автомате, который сегодня выдавал бы вам стакан воды с сиропом, а завтра по собственной прихоти подметал улицы? Такой автомат никому не нужен.
— Значит, вы отказываетесь от своих слов? Только недавно вы говорили, что нельзя создать машинную модель человека, а сейчас сравниваете его безграничные возможности с возможностями автоматов-дворников.
— Я не сравниваю, — возразила Галя, — я просто не представляю, как человек, которому дана одна жизнь и одна линия поведения, может жить сразу несколькими жизнями. То он товарищ Иванов, то Отелло, то Дон-Кихот, то летчик-испытатель. Кто же в таком случае он?
Я знал, что Галина совершенно не права, что она просто-напросто не понимала смысла творчества, но спорить не стал. Ведь сегодня у нас был первый вечер!
В зрительном зале я почти не смотрел на экран. В полумраке вырисовывался ее строгий профиль. Она сидела напряженно и смотрела на экран, не отрываясь. Я тоже боялся пошевелиться. После кино Галина попросила, чтобы я ее не провожал.
— Скажите хоть, где вы живете?
— Там…
Она улыбнулась и неопределенно махнула рукой.
Я видел, как она вошла в троллейбус, а затем мне показалось, будто в тот же троллейбус вскочил мой дипломник и девушка-монтажница.
Через день утром профессор Касьянов вызвал меня в свой кабинет. Старик был явно не в духе. Он часто сопел и то и дело глубоко вздыхал.
— Садитесь, — приказал он. — С каких это пор вы решили проводить в институте научно-техническую политику, идущую вразрез с моей?
Я посмотрел на него с удивлением.
— Не притворяйтесь, мне все известно. Но ваши личные отношения с Галиной Гурзо меня не интересуют. Меня интересует то, чему вы ее учите.
— Простите, я вас не понимаю, — проговорил я, медленно поднимаясь.
— Сидите. Вы все прекрасно понимаете. Знайте же, вы не имеете никакого права начинять молодые головы вашими консервативными взглядами на перспективы развития автоматов. Гурзо талантливая девушка, я жду от нее очень многого. Более того, я поручил ей выполнить одно важное расчетное задание, после которого весь ваш идеализм относительно эмоций, любви и прочего полетит в тартарары. Вы увидите эти понятия отображенными в формулах математической логики. И, вместо того чтобы помочь мне и ей, вы начинаете этого талантливого сотрудника перевоспитывать на свой лад. Начинаете петь ей всякую поэтическую чепуху, забивать ее сознание иррациональными бреднями.
— Да, но я имею право…
— Лично вы — да, — перебил Касьянов. — Но не она. Вам много лет, и вас уже ни в чем не переубедишь.
Я почувствовал, что бледнею.
— Послушайте, профессор. Даже ваше звание и ваше положение не дают вам никакого права указывать мне, когда, где, кому и что могу я или не могу говорить. Наука не постоялый двор, а научные работники не послушные мулы. Разрешите мне иметь по всем пунктам свое собственное мнение и высказывать его при обстоятельствах, которые больше всего устраивают меня, а не вас.
Взбешенный, я покинул кабинет и вернулся в лабораторию. Я подошел к рабочему столу Галины и громко, чтобы все слышали, спросил:
— Чем вы сейчас занимаетесь?
Она встала и протянула мне листы бумаги.
— Вот, новый алгоритм эмоциональной динамики человека. Разработка профессора Касьянова…
Я вырвал из ее рук бумагу и пробежал глазами аккуратные строчки.
— Бросьте заниматься чепухой! Не для того мы здесь работаем, чтобы проверять сомнительные идеи…
— Я ему сказала то же самое… — сказала Галина.
— Вы?
— Да. Когда он объяснил мне содержание работы, я сказала, что он несет чепуху.
— Вы сказали Касьянову, что он несет чепуху? — воскликнул я.
Она удивилась.
— А что же здесь такого? У меня с вами одна и та же точка зрения…
«Так вот почему взбеленился старик!»
Несколько минут я стоял в нерешительности. Мне показалось, что за моей спиной хихикнули. Я обернулся и увидел, что дипломники серьезно и сосредоточенно возились у своих схем и приборов.
— Ладно, Галя, — сказал я, немного успокоившись. — Продолжайте работу. Неладно все получилось. А вообще… Я бы вам не советовал разговаривать с профессором Касьяновым в таком духе…
Она едва заметно улыбнулась.
— Вот еще один элемент, который он не предусмотрел в своем алгоритме…
