Врач с интересом поглядывает на ожоги пилота. О таком он не слышал и не читал в пору учебы. Лицо и шея обезображены плотными красно-фиолетовыми буграми, похожими на панцирь краба.
Вирайя с Шаршу собственноручно выносят из каюты Аштор - бывшую "фею Висячих Садов", "жемчужину Авалона". На пристани воцаряется тишина, как в храме. Где-то плачет ребенок, его успокаивают шлепком. Голова Аштор наглухо обмотана - она лишилась волос, даже брови выпали. Под кожей костлявого птичьего лица проступают кровавые пятна. Со свистом вырывается горячечное дыхание.
Такой была их встреча - на рубеже сезона дождей, перед посевом.
Пыльный пятнистый вездеход, трещина в ветровом стекле заклеена липкой лентой. Вездеход тащится еле-еле. Шаршу бережет аккумуляторы, ибо зарядить их будет негде; бережет каждую деталь машины, поскольку каждая деталь теперь незаменима, как часть собственного тела. Наезженная песчаная колея, огибая крутобокий холм, пролегла вдоль берега рукава. Затхлая вода прорезана венами синих струй. Острова - точно шапки из коричневых, зеленых, желтых перьев. Над путаницей прибрежных корней, на горячем смрадном мелководье дохлым китом колышется груда гнилого тростника.
Тростник связан в пучки, длинные и толстые, как деревья; среди стеблей проросли белые цветы, копошатся птицы.
- Это был корабль Кси-Су, - остановив вездеход, показывает Шаршу.Когда мы уходили вдоль реки, на нас напоролась машина из штаба сектора. Пришлось, конечно... - Он хлопает по кобуре.- У водителя нашли пакет с секретным предписанием командующего постам: сворачиваться, сидеть в подвалах... Дата катастрофы была указана точно. Нас уже к тому времени три раза бомбили, из всего рода уцелело человек двадцать. Я поручил резать тростник и строить корабль наподобии их плетеных лодок, только большой. Бомбежек больше не было. Погрузили всех вместе с быками, козами, со всем запасом и - на воду...- Он тронул машину с места. - Когда налетел вал, повыше этого холма, наша плетенка выдержала. Моталась долго, но мы не голодали: птицы слетались сотнями, суши почти не осталось...
Скоро вездеход резво покатился каменистой степью, и Шаршу вдруг спросил, есть ли на барже зубная паста или хотя бы порошок? А то мылом чистит, да и мыла уже осталось полтора бруска.
Дворец Шаршу. Да, самый настоящий дворец! Врачу повезло: потоп не пощадил никого в штабе сектора, беспомощно торчали лопасти затянутых илом "стрекоз", Теперь возле кирпичного двухэтажного дома фруктовый сад и квадратная утоптанная площадка, глиняная стена, капитальные ворота с медными шляпками гвоздей. На холмах вокруг вырыты норы - это жилища родов, собравшихся после потопа под руку доброго бога Энки. Отдельно, в раме прудов и колосящихся полей, низкий, крытый тростником дом. Там живут царь Кси-Су, его жена - верховная жрица Уму и их большеглазый отпрыск, некогда спасенный Шаршу от змеиного яда. У царя есть двор и войско.
В пору великой жары, когда набухает завязь на плодовых деревьях, Вирайя увидел, как по дороге от холмов четверо воинов гнали связанного, зло огрызавшегося человека. Тощая собака бежала следом, обнюхивая следы.
- Это вор, - сказал Шаршу. Сидя рядом с архитектором на балконе, он потягивал молоко из кружки. За отсутствием льда молоко охлаждали в колодце. - Он уводил и поедал царских коз, теперь ему отрубят голову.
Воины свернули на широкую полевую тропу. Встречные водоносы с кувшинами на шесте через плечо возбужденно залопотали, сторонясь. Один из них плюнул на связанного.
Затылку Вирайи вдруг стало холодно. Он обернулся. В дверном проеме стояла Ориана с вазой в руках - она ходила за водой для срезанных цветов.
...Ведомый бессознательной тревогой, Вирайя догнал Ориану ночью по дороге к заливу. Одетая в мешковатые брюки и непомерно широкую куртку со множеством карманов,- подарки Шаршу,- женщина быстро шла, повесив на плечо брезентовую сумку. Под неестественно крупными и чистыми звездами, будто рыдая, перекликались гиены. Морская свежесть охлаждала пустыню.
- Я хочу жить одна, - сказала Ориана, не вырываясь из рук Вирайи, но и не трогаясь в обратном направлении. - Много ли мне надо? Буду ловить рыбу. Заведу козу.
- Но почему, почему ты так решила?
- Я становлюсь плохой. Плохой! - упрямо повторяла она. - Мой отец был Избранный, его казнили за то, что он имел ребенка с коротконосой... моей матерью... и ее тоже... Наверное, это от отца. Мне начинает нравиться, когда мне кланяются, подают еду, стелют постель. Скоро мне захочется наказать кого-нибудь... а ведь я такая же, как эти люди.
- Не оставляй нас,- сказал ей Вирайя. И добавил неожиданно для себя:-Может быть, скоро мы уйдем. Вместе.
Главный разговор состоялся у Вирайи с Шаршу позднее, в бывшем кабинете командующего сектором. Шаршу собрал сюда все уцелевшие книги, полированный, крытый замшей стол о восьми ящиках, трюмо с инкрустированным подзеркальником, широченный диван с зеркалом в деревянной спинке и невинно-лазоревыми валиками.
К тому времени произошли важные события. Аштор, смерти которой ожидали со дня на день, начала потихоньку поправляться. Появились даже новые волосы, редкие, как младенческий пушок. Не проходили только безволие и вялость. Все так же механически ела она из рук Орианы, гуляла, едва переставляя ноги и опираясь на чье-нибудь плечо, вокруг дворца, почти не разговаривала. Зато бедняга пилот стал жаловаться на боли в груди, слег и угас за время, меньшее, чем требуется богу-разрушителю на превращение из тоненького серпа в серебряное блюдо. Шаршу знал, чем болен Вестник,ужасная опухоль в легком,- но не мог помочь. Его аптека была убогой и состояла в основном из местных трав.
Говорили они глубокой ночью, выколачивая пепел из трубок на бронзовую пепельницу в виде виноградного листа - память о невозвратных временах. Чадящим, рыжим, пахучим светом пятнала комнату масляная лампада. Аккумуляторы предназначались только для вездехода. Шаршу невесело шутил: "Когда будет на исходе последний аккумулятор, мы зажжем все лампы в доме, попрощаемся с электричеством".
- Ты себе представляешь, что это такое - новое плавание?
- Представляю,- кивнул Вирайя. Мгновенной вереницей пронеслось перед ним пережитое в море: палящие полудни и горячие капли из опреснителя, неожиданно хлесткий, как пощечина великана, удар штормового гребня, отчаянный скрип и пляска баржи в котле ночных бурь и те невообразимо жуткие минуты, когда кажется, что двигатель захлебнулся. Собравшись с духом, он сказал как можно беспечнее:- Конечно, представляю.
- Ну, и куда же ты поплывешь, сумасшедший человек?
- Вот этого не знаю. Но здесь мне тяжело. Мы опять стали Избранными нашим именем правят, присваивают себе стада и поля, рубят головы непокорным. Извини, но я не могу сидеть здесь до самой смерти, считать оставшиеся спички и куски мыла и принимать дань от племен...
