— Так похож или непохож? — беззаботно жуя и полуоткинувшись на подушки, спросил Арч.
Лим выплюнул на тарелочку жвих, залпом выпил стакан воды.
— Чепухня, — пробормотал он и рукавом отер губы. — Не может быть такого.
— Простите, не понял.
— Да ничего. Это я так… Еще жевнуть не хотите ли?
— Благодарю, мне пора идти. Значит, завтра жду ваш фургон, в третью четверть утрени ровно.
— Схвачено, — буркнул Алаягати, поднимаясь с лежанки, чтобы проводить гостя, и, выйдя в прихожую, вдруг добавил. — Погодите-ка…
— Что-нибудь еще?
— А, ладно… Не стоит… — бессвязно проговорил пахан и отпер дверь. — До завтра.
— Всех благ и долгой жизни, — учтиво полупоклонившись, попрощался Арч и вышел на площадку.
Удушливая гарь мегаполиса, смешанная с липкой влажностью, хлынула в ноздри. Легкий дурман от одной полужвачки начал сменяться ноющей тяжестью в висках.
Ама замужем за Юхром. Она все-таки не сделала аборт. У Арча есть сын. Юхр забрал у него жизняк, чтобы убрать с дороги соперника? Наверняка — да, таких случайностей не бывает. Значит, Ама встречалась с Юхром втайне от Арча? Теперь сын, его сын считает своим отцом другого мужчину. Того, кто отобрал жизняк у настоящего отца. Отобрал все — любимую женщину, ребенка, судьбу.
Арч шел, не разбирая дороги. Его прошлое предстало совершенно иным, и потрясение оказалось огромным. Хотя он сумел сдержаться там, в каюте Алаягати, скрутил себя в бездушный комок, задавив и оборвав собственные мысли, монотонно вращая в уме слова: «Инспектор Таг Хли Сорононо Па… Инспектор Таг Хли Сорононо Па…»
Теперь он брел, то и дело наталкиваясь на прохожих, обуреваемый целой тучей обрывочных мыслей, налетавших одна за другой, шел, как будто вдребезги нажеванный, не подозревая, что за его спиной, отогнув плотную штору, стоял у окна Лим Алаягати, наблюдал сощуренными глазами за инспектором Сорононо и его странной походкой, обрабатывая челюстями очередную порцию жвачки, наблюдал пристально и долго, пока сомнамбулическая фигура в чиновничьем френче не скрылась за углом.
Придя к себе в каюту, Арч долго умывался морской водой из крана, пока не заныли от холода черепные кости. Утерся гигиенической салфеткой, швырнул ее мокрый комок на пол, сел на табурет, обхватив голову руками.
Слишком многое разом навалилось на него; требовалось осмыслить и упорядочить внезапно разверзшуюся перед ним искореженную реальность.
Вот очередное подтверждение той банальной мысли, что в мире нет ничего лишнего и случайного, думал Арч. Вроде тех разрезных картинок, которыми забавляются дети. Если несколько кусочков завалилось под стол, можешь вертеть остальные и так, и сяк, ломать голову без конца, но картинка не получится. А если наткнешься на недостающие и добавишь их в общую кучу, глядишь, хоп! — и сошлось.
Много загадок разрешилось и совпало неразрывно в этот день, однако нескольких осколков общей мозаики недоставало.
Знала ли Ама, что к бесследному исчезновению Арча приложил руку Юхр? Может быть, если бы тогда, изглоданный смертельной черняшкой и с пневмачом под полой, он ввалился к ней в каюту, то застал бы их в постели?
Знает ли Юхр, то есть, Лим Алаягати, что растит чужого сына? Знает. Не может не знать. Каждый день видит он румяное детское личико с чужими чертами — напоминание о человеке, которого ограбил, лишив вместе с жизняком остатков права на существование. Или он привык, вытеснив это в дальние чуланы памяти, где хранятся под спудом самые кошмарные превратности судьбы, и достиг уверенности, что в его доме живет собственное, законное и родное дитя? Люди способны еще и не так себя обманывать.
Знал ли Гур, что Лим женат на возлюбленной Арча, догадывался ли, от кого родился мальчик? Не было ли это специально подстроенной проверкой на прочность? Но ведь Арч мог выдать себя, потеряв выдержку, мог вообще сорваться и придушить Алаягати голыми руками, так, что тот и глазом бы моргнуть не успел.
Что делать ему теперь, когда он знает, что на свете живет его сын, его плоть и кровь? Ама уверена, что Арч сгинул, а мальчик считает своим отцом Лима. Оставить все, как есть, и преспокойно обмениваться с районным паханом ящиками провизии, пытаясь подобраться к секретам черного рынка, мафии, страблагов? Невозможно, невыносимо. А что можно изменить? Сделать Аму вдовой, а затем женой продовольственного инспектора? Интересно, как на это посмотрит Гур. Похитить Аму и Пайра, увезти с Тхэ, перебраться с ними на жительство в Ойкумену? Да какой тут возможен выход вообще? Как срастить исковерканную жизнь, как переиначить судьбу? Может ли он, имеет ли он право хоть на что-нибудь в этом мире, жестоком и равнодушном? Каждый следует своему предназначению, иначе жизнь сводится к растительному прозябанию. Так какой долг выпало исполнить Арчу? Долг перед Разведкой, перед сыном, перед своей планетой, перед Ойкуменой, а должен ли он хоть что-то кому-то вообще, он, у которого отняли все, что только можно и нельзя отнять, вплоть до того, что лишили собственного лица? Кто и в чем посмеет упрекнуть его, если он сделает то, что хочет сделать? Однако он сам не мог понять, чего же он хочет.
Вопросы. Вопросы. Вопросы…
Весь остаток дня он то метался по каюте из угла в угол, то лежал, зарывшись в подушку лицом. Он балансировал на грани полнейшего безумия и понимал это. В который раз он осознал, что мир может обойтись с человеком сколь угодно дико, противоестественно, нелепо. Ну, а что же тогда остается человеку, как поступить с этим миром ему?
Содрать ногтями чужое лицо.
Выйти на улицу, пройти смертоносным волчком сквозь толпу суетливых двуногих, оставляя за собой просеку из калек и трупов.
Забить Алаягати насмерть, но не сразу, а постепенно, сотрясая размеренными ударами стонущее месиво из рваных мышц и переломанных костей.
Или просто сойти с ума, сидеть в углу и мычать, не утирая слюну, стекающую из перекошенного рта.
Арч встряхнулся и сел на койке.
Да что же это с ним творится. До чего докатился разведчик недоделанный, бессмертный гражданин Ойкумены, дерьмо сопливое.
И он принялся выводить себя из душевного кризиса, как в Разведшколе учили, словно перестал барахтаться в трясине и начал методично выпрастываться на поверхность.
Прежде всего навести порядок в собственных мозгах. Тогда уже принимать решение. Торопиться вроде некуда.
И тут раздался стук в дверь. Однако то не был условный стук, а отрывистые, неуверенные три удара подряд.
Не задавая вопросов через дверь, уверенный, что сумеет окоротить любых непрошеных гостей, он отворил и увидел Аму. В чадных сумерках, озаренная тусклым светом из каюты, она стояла на пороге, большеглазая и печальная, мать его сына, единственная женщина в огромном мироздании, которую он любил.
