— Отсчет времени, — медленно произнес Барни. Его бесцветные глаза обвели шеренгу, не найдя никого, кто посмел бы возразить.
Никто не посмел поднять перчатку. Вся Гильдия, как один человек, понимала, что Барни сказал то, что хотел сказать. И еще они понимали, что вожак Гильдии не будет колебаться, включая отсчет времени перед запуском механизма самоуничтожения, предназначенного для того, чтобы превратить любой пиратский корабль и его пилота в облако отдельных молекул.
Закончив вступительную речь, Барни решил быть более мягким и подробно объяснить членам Гильдии положение дел.
— Кэп Роджерс хочет получить Землю, — произнес он утомительно длинную тираду, — и он ее получит!
Гильдия, как один человек, кивнула в знак согласия. Барни улыбнулся, обнажив зубы в оскале, напоминающем пасть гиены. Он двинулся сквозь тесную группу пиратов, заставив их разлететься в стороны, словно кегли, и хлопнул по клавише открытия двери. Электроника действовала, по его мнению, недостаточно быстро, и он рванул створки двери в стороны, прошел сквозь них и стремительно двинулся по коридору, почти налетев на Турабиана. Командир космической станции отвел его в сторону, а затем они вместе с Барни двинулись в кабинет Турабиана. Когда дверь за ними закрылась, Турабиан посмотрел пирату в глаза испытующим взглядом.
— Ты в состоянии с ними справиться? — спросил он наконец. Барни набрал было воздуха, обдумывая ответ, но Турабиан перебил его:
— Не надо ходить вокруг да около. Я хочу знать правду. За последнее время командир Базы составил некоторое впечатление о вожаке Гильдии, хотя и продолжал опасаться его неукротимого взрывного нрава.
Барни нахмурился и опустил глаза.
— Могу, — ответил он после напряженного размышления. — Придется оторвать пару голов… Но я могу.
Ответ Барни холодком пробежал по лопаткам Турабиана. Методы пирата, конечно, были эффективными, но гуманностью не отличались. Только авторитет Бака Роджерса удерживал Барни от неприкрытого кровопролития.
— Я не могу описать вам, Барни, как НЗО нуждается в помощи Гильдии. И это — шанс для них. — Турабиан взмахнул рукой. — Нет, я не питаю никаких иллюзий. Я знаю, что среди них не наберется и трех человек, кто хотел бы действительно начать новую жизнь, но это — их шанс! Оставайтесь с НЗО, Барни, и у вас будет шанс начать новую жизнь.
— Капитану нужна Земля, — ответила Барни, полагая, что этим все сказано.
Губы Турабиана дрогнули:
— И если вы хотите что-нибудь добавить, так это то, что он ее получит. Я прав, коллега?
Барни кивнул, а затем осторожно опустил кулак на уголок стола Турабиана.
— Арьергард — надоел!
— Барни, но вы — та единственная сила, что стоит между Землей и ее уничтожением. Вы доверяете капитану Роджерсу?
Барни признал довод Турабиана основательным. Не переставая хмурить брови, он произнес:
— Роджерс — капитан!
Вильма Диринг надела летные перчатки и разгладила ткань, добиваясь, чтобы они сидели как вторая кожа. Она готовилась к новому рейду против флота марсиан с той тщательностью, которая стала ее второй натурой, не пропуская ни малейшей мелочи, продумывая каждое действие. Ее милое лицо выглядело озабоченным. Начиналась искусственная ночь космической станции, и в полумраке комнаты ее карие глаза казались темными от тревоги, длинные ресницы отбрасывали на щеки тени, похожие на круги усталости под глазами.
Это был ее третий рейд с тех пор, как два могучих флота вошли в контакт, и она стала настоящим мастером по выманиванию вражеских судов из-под прикрытия их соседей, чтобы потом вести их сквозь космос навстречу смерти. Она знала, что ее глубокое контральто тоже помогает выполнять задачи НЗО, ибо пилоты РАМ были исключительно мужчинами, большинство из которых не избегали женских чар. У нее не было иллюзий относительно их альтруизма. Она понимала, что любой из вражеских боевых пилотов сжег бы ее при малейшей возможности, и делала все, чтобы этой возможности у них не возникло.
Как специалист она выполняла свою работу безукоризненно, хотя на ее лицо нередко ложилась тень. Она боялась, хотя и знала, что пилот не имеет права бояться. Страх замедлял решения. Он мог стать причиной смерти. Причиной поражения. Необходимо было или избавиться от слабости, или признать себя непригодной к службе. Вильма смотрела в зеркало, стараясь прогнать из своих глаз холодную пустоту.
— Вильма!
За спиной раздался голос Роджерса — его мягкий баритон. Она, поколебавшись ответила:
— Входи.
Дверь бесшумно отворилась, и в ее комнату вошел Бак. Она повернулась ему навстречу, надеясь обратиться к нему за поддержкой, но замерла с протянутыми к нему руками.
Бак был совершенно вымотан. Не сняв летного комбинезона, со шлемом в руке, он опустился на пол там, где стоял. По лицу стекал пот, волосы прилипли ко лбу и к вискам. Усталость превратила глазницы в глубокие провалы, в которых тускло мерцали лишенные обычного блеска глаза.
Вильма обняла его; Бак притянул ее ближе, словно она могла спасти его от какой-то опасности — единственная опора в безбрежном океане. Она чувствовала, как его сердце отбивает неправильное стаккато крайней усталости. Он долго держал ее в объятиях, и постепенно ритм его сердца возвращался к норме. Он помолчал, потом произнес:
— Их очень много.
Вильма погладила его по спине, успокаивая:
— Я знаю.
— За почти три дня нам не удалось даже сравняться.
— Это только начало. Первый шаг.
— Это невозможно, Вильма! У них слишком много кораблей… Мы никогда не справимся с ними!
Она прикрыла его рот ладонью.
— Бак, я привыкла к этому перевесу. Я выросла, зная о нем. В этом нет ничего нового. Я всегда знала, что у нас нет никаких шансов против РАМ. Пока не появился ты.
— Ха! — В односложном восклицании смешались горечь и разочарование.
— Может быть, нам не удастся победить, Бак, но мы хотя бы попытались! Ты дал нам шанс. Раньше у нас его не было. Это хорошее чувство.
— Призрачная надежда… — его руки плотнее охватили ее стройное тело.
— Не важно! Это надежда! И это единственное, что меня поддерживает, если не считать… — Ее слова затихли.
Бак отстранился, чтобы взглянуть ей в лицо.
— Не считать чего?
Вильма опустила голову.
— Если не считать тебя… Если ты действительно этого хочешь, я прекращу борьбу. Уйду…
Бак смотрел в ее печальные глаза.
— Но это не в твоем характере — выйти из боя, — сказал он. — Хотя я никогда не слышал ни от кого таких слов… Когда все это кончится, если только…
— Если мы останемся в живых… — продолжила Вильма.
— Если мы останемся в живых, обо всем этом стоит подумать.
