— И вы их выбрасываете?
— Сжигаем.
— Послушайте, — заговорил я. — Никак не могу взять в толк. Люди у вас живут информацией, животные — информацией. А как же насчет настоящей пищи?
— Инфория и есть единственная настоящая пища, — ответил старик. — Посудите сами: разве не все на свете сводится к информации?
Мы шли теперь по тихой, скудно освещенной улочке, обсаженной неизвестными мне растениями. Я был начеку: в каждом кусте мне чудилось вместилище информации, в каждом дереве — инфор-блок.
— Скажите же, наконец! — взорвался я. — О какой информации вы все время толкуете? Не бывает ведь информации просто так. Она обязательно должна быть о чем-то. Так о чем же?
— Не все ли равно? — сказал странный старичок. — Разве, получая энергию, машина интересуется ее источником? Нет. Машине безразлично, что именно сгорает в ее топке, что именно приводит ее в движение — уголь, дрова или, если угодно, управляемая термоядерная реакция. Машине калории подавай, все остальное ей безразлично.
— Ну, какое-то топливо может оказаться непригодным, — пробормотал я, вконец сбитый с толку удивительной логикой собеседника.
— Вот-вот, — обрадовался старичок, — вы ухватили суть. То же самое с инфорией. И она может оказаться непригодной для человека.
— Почему?
— Причин немало. Например, инфория может оказаться несвежей… Вообще нет продукта более деликатного и скоропортящегося. Иногда попадается инфория, бедная витаминами.
— Как это?
— Ну, если она повторяет вещи и без того всем известные. Но самое ужасное — это ложь. Вам никогда не приходилось отравляться лживой информацией?
— Приходилось… В легкой форме, — пробормотал я.
— Ваше счастье, что в легкой, — сказал старичок. — Опасно также подавиться инфорией…
— Подавиться?
— Это бывает, когда инфорию быстро поглощают.
— Оставим машину и вернемся к человеку, — сказал я. — Неужели живой организм может питаться одной только информацией, и ничем больше?
— Нет, вы не уловили сути, — грустно сказал старичок. — Вот уже час я вам толкую: все, что получает извне живой организм, в том числе и человек, в конечном счете сводится к информации. Всю жизнь человек только и делает, что получает и перерабатывает инфорию. Без инфории вообще не было бы ничего живого, если хотите знать. Без инфории распался бы, исчез человеческий род!..
— Ну уж… — усомнился я.
— Конечно! Наследственные клетки — разве это не клубок информации, заключающей в себе все свойства данной особи, чтобы передавать их от поколения к поколению, от предков — потомкам?
— Пожалуй…
— А память, человеческая память, — разве это не богатейшее хранилище информации?
Итак, старичок причисляет себя и весь свой народец к роду человеческому…
— Уничтожьте память — во что превратится тогда человечество? — продолжал старичок. — Исчезнут история, искусство, культура. У одного древнего писателя есть такая притча. К человеку явился черт. Он предложил бедняку все блага мира, только чтобы тот отдал ему, черту, свою память. Человек согласился. Черт не обманул его: человек получил все, что только сумел пожелать. Но, увы! Сам-то он, отдав память, потерял человеческий облик. Итак, — простер старичок руку, — память — это все. Но разве есть в ней что-либо, помимо информации?
— Кажется, я начинаю понимать, куда вы клоните, — сказал я. — Значит, обыкновенная пища, скажем, кусок хлеба…
— Это не что иное, как определенная порция информации, — подхватил старичок. — Информация для желудка, для нервных клеток, для кишечника, и в конечном счете — для всего организма. Но информация грубая, некачественная, можно сказать — первичная. Такую пищу можно освободить от примесей, превратив в чистую информацию, — блоками такой информации мы и питаемся.
— Знаю, пробовал, — сказал я.
— Здесь-то я и возвращаюсь к первоначальной мысли, — сказал старичок. — Машине все равно, каким топливом ее питают, — было бы оно доброкачественным. А человек — та же машина, пусть посложней. Поэтому и ему все равно, какой питаться информацией — была бы она доброкачественной. К чему тогда посредничество в виде грубой пищи? Человек должен получать инфорию в чистом, натуральном виде. Мы этого добились, — в голосе старичка звучало торжество. — Заодно мы победили массу болезней, связанных с желудком. Вообще пищеварительный тракт сам собой упразднился.
Время шло, и мир, в который я попал, уже не казался мне таким странным, как поначалу. Мир этот жил по своим законам, которым нельзя было отказать в логичности.
Однако же должно быть у этих людей что-то общее с моим старым, привычным миром?
— Уж деньги-то у вас есть, наверное, — сказал я первое, что пришло в голову.
— Деньги? — переспросил старичок. — Что это?
— Деньги… — растерялся я. — На них можно купить все, что нужно.
— У нас каждый и так получает столько инфории, сколько ему нужно. Да вот вы, например. Вы рассказывали, что только что поужинали в центральном инфоре. Разве вы платили за блоки информации эти самые… деньги?
Он был прав. Но я не сдавался.
— Как же вы обходитесь без денег?
— Они ни к чему.
— Но если вам нужно сравнить два блока информации: который из них ценнее? С помощью рублей и копеек сравнить их было бы просто. А вот без помощи денег…
— Разве вы не знаете, что инфорию можно очень просто измерять? — сказал старичок. — Единицей информации служит бит. Одним битом называется…
— Только без лекций, — взмолился я. — Надоели хуже горькой… — Я оглянулся. Старичок куда-то исчез, словно испарился.
Поглощенная информация, видимо, начинала делать свое дело. Меня мутило, жгло, выворачивало наизнанку. Наверное, мне попалась информация с душком, а может, попросту лживая информация?
Я шел. Домики передо мной раскачивались, то выступая из тумана, то вновь в него погружаясь. «А может, и впрямь все сводится к этой самой инфории? — размышлял я, морщась от головной боли. — Если разобраться… Разве, когда я экзаменую студента, я требую от него что-нибудь кроме информации? Знания! Это и есть усвоенная информация. И когда я ставлю двойку, то, значит, информация усвоена недостаточно. Читая книгу, разве не информации мы ищем в первую очередь? Информации о том, чего мы еще не знаем, что нас волнует и интересует. Если же этого нет, — мы с досадой откладываем книгу…»
Споткнувшись в полутьме, я едва ли не упал. Нагнулся и поднял ноздреватый обломок, похожий на туф. Другой бы размахнулся и отшвырнул его в сторону. Я же, наученный опытом, поднес его к уличному фонарю, от которого строился зыбкий свет. Ну, разумеется! Чего еще можно было ожидать в этой стране? Это был вовсе не камень, а окаменевший обломок информации. Я на всякий случай сунул его в карман. Когда вернусь, расскажу всем о стране Инфории. Дочурка — она, конечно, сразу поверит. Если же кто станет сомневаться — я покажу этот обломок. Пусть попробует опровергнуть вещественное доказательство!
