— Мне не очень-то нравится слишком вольный образ мыслей этого генерала, — сказал о Рэншэле глава государства, — но нельзя не считаться и с тем, что он один из способнейших деятелей нашего военного министерства. К его трезвому мнению следует прислушаться.
А как только помощник военного министоа явился к мистеру Кэсуэлу, тот тотчас же приступил к существу дела.
— Надеюсь, вы догадываетесь, для чего я пригласил вас к себе в столь поздний час, генерал? — спросил он Рэншэла.
— Догадываюсь, — коротко ответил Рэншэл, усаживаясь в предложенное кресло.
— Не буду объяснять обстановку — она и без того вам ясна, — продолжал мистер Кэсуэл, угощая генерала сигарой. — Хотелось бы только знать вашу точку зрения на совместные, действия с русскими. Неизбежно ли это? — Или, может быть, мы все-таки справимся с этим небесным камнем собственными силами?
— К сожалению, собственными силами не справимся, — убежденно заявил Рэншэл, закуривая сигару. — Без помощи русских нам не обойтись.
— А вы понимаете, чего это будет нам стоить? — нахмурился мистер Кэсуэл. — Посудите-ка сами, что получается: русские все время утверждали возможность мирного сосуществования, и даже необходимость его, а мы теперь вынуждены будем не только подтвердить все это, но и пойти гораздо дальше — провозгласить, так сказать, неизбежность этого сосуществования!
— Что поделаешь, сэр, — тяжело вздохнул генерал Рэншэл. — Мы живем в такое время, когда сосуществование действительно неизбежно. Рано или поздно, а придется это признать. И лучше уже пойти на это добровольно, чем быть вынужденными сделать это по независящим от нас обстоятельствам.
— Но ведь и в нынешних обстоятельствах не очень-то добровольным будет наше признание этой неизбежности, — невесело усмехнулся мистер Кэсуэл.
Генерал Рэншэл никогда не считал мистера Кэсуэла ни очень умным, ни даже достаточно просвещенным, но он уважал его за прямоту и бесхитростность. Ему понравилось это горькое признание.
А мистер Кэсуэл, помолчав немного, добавил, будто спохватившись:
— Да, генерал, а почему это шум такой подняли из-за наших разведчиков? Они действительно посланы в Россию с целью крупной диверсии?
— Действительно, сэр.
— И это может осложнить нам переговоры с русскими?
— Вне всяких сомнений.
— Ну так отзовите их.
— Часть уже отозвана, но остался еще один, самый энергичный, и с ним никак не удается связаться.
— А чем вы это объясните?
— Теряюсь в догадках, сэр, — развел руками Рэншэл. — А главное, что бы с ним ни произошло — неприятностей все равно не избежать.
— Не понимаю, что вы хотите этим сказать?
Генерал Рэншэл положил в массивную пепельницу недокуренную сигару и пояснил:
— Если он взорвет там у них что-нибудь, русским вряд ли это понравится, ибо им не трудно будет сообразить, что сделать это могли только наши агенты. Если его поймают до того, как он осуществит свой замысел, тоже не миновать осложнений. В случае же добровольного его прихода в госбезопасность неприятностей будет еще больше.
— Значит, нужно его вернуть во что бы то ни стало! — заключил мистер Кэсуэл. — Кто там у вас в министерстве ведает тайными агентами? Гоуст, кажется?
— Гоуст, сэр.
— Ну так я лично поговорю о нем с вашим министром.
Разговор мистера Кэсуэла с военным министром состоялся на следующий же день, но министр не смог сообщить ему ничего утешительного, ибо Гоуст все еще не имел никаких сведений о Дэвисе…
20. Каннинг призывает к благоразумию…
Чарльз Каннинг возвращался с собрания сторонников мира в мрачном настроении. Каким оно было малолюдным, это собрание! Несколько профессоров и священнослужителей, группа врачей, около десятка писателей и журналистов, горсточка учителей и художников. Больше всех, как всегда, оказалось студентов. Конечно, это была лишь незначительная часть интеллигенции, которую не так-то просто было подключить к начинающему нарастать движению прогрессивной общественности столицы. Каннинг знал, однако, что сочувствовали этому движению многие, но открыто примкнуть к нему не решались, опасаясь привлечь к себе внимание комиссии по расследованию антипатриотической деятельности.
Были, конечно, и такие, которые просто не верили в возможность новой войны или не давали себе отчета, чем она может грозить человечеству в том случае, если будет все-таки развязана. Не заблуждался Каннинг и в том, что кое-кто из представителей интеллигенции совершенно сознательно был за продолжение холодной войны. Им казалось, что только это может сдержать наступление «мирового коммунизма». Они были и за продолжение испытаний ядерного оружия, заявляя, что «лучше быть атомизированными, чем коммунизированными». Жупел коммунизма, по мнению Каннинга, лишал этих людей рассудка.
Что же, однако, так расстроило сегодня редактора «Прогресса»? Не только малолюдность собрания, конечно. Хотя и это было досадно, так как рабочие, служащие и многие профсоюзные деятели собирались теперь куда более активно! Деятельность вообще всех прогрессивных организаций значительно оживилась в связи с угрозой падения астероида. Вот это-то непонимание некоторыми интеллигентами связи последних событий с борьбой против подготовки новой воины и огорчало более всего Каннинга. Он поспорил сегодня из-за этого с одним известным профессором, но ничего, кажется, ему не доказал.
— Зачем же вы связываете вместе подобные события, мистер Каннинг?! — недоуменно воскликнул профессор. — Это лишь вносит элемент предвзятости, а стало быть, и несерьезности. Нельзя же всякое явление общественной жизни, а тем более такое явно космическое явление, как падение астероида, притягивать к делу борьбы за мир. Ведь этак мы можем дойти до того, что и пр. иливы с отливами попытаемся использовать каким-либо аргументом против поджигателей войны, тем более, что они, эти приливы и отливы, тоже космического происхождения.
То, что профессор умышленно оглуплял его мысль, Каннинга не очень удивляло. Он знал, что профессор не такой уж борец за мир, каким хочет казаться. Досадно было другое — смех, прозвучавший в зале. Смеялись, правда, главным образом студенты, но Каннинг стал опасаться, что и более серьезным людям доводы профессора могут показаться убедительными.
— Но, позвольте, — возразил профессору Каннинг, стараясь сохранять хладнокровие, — а «марсиане» генерала Хазарда не использовались разве для разжигания войны? А ведь и они «космического» происхождения.
Теперь студенты готовы были аплодировать уже Каннингу, и он поспешил закрепить свой успех:
