— Вот видите. А вы не учли.
— Этот фактор мы учитывали, — сказал докладчик. — Но мы исходили из другой трактовки. А именно: приток советских иммигрантов в Израиль вызывает множество сложностей с их размещением и трудоустройством, приводит к недовольству населения, ослабляет позиции правительства, нарушает экономический баланс. И с этой точки зрения некоторое увеличение числа выезжающих…
— Да ну бросьте, — не согласился начальствующий. — Сложности, недовольства… Что они — не выкрутятся, по-вашему?
Присутствующие, видимо, в глубине души полагали, что хитроумные израильтяне выкрутятся. Во всяком случае, спорить с Лицом никто не стал.
— Ну, что же, — после краткой паузы сказал еще один участник. — Значит, надо производство прекратить. Дело небольшое.
Дело было, действительно, небольшим, и выбрать методику тоже труда не составило бы. Однако высказанное мнение открытой поддержки не получило.
— Не будем хлебать горячего до слез, — сказало Лицо наставительно. — Подождем, — и он на короткий миг поднял взгляд — не то, чтобы к потолку, но все же чуть выше горизонтали. — Но глаз не спускать. Сейчас подготовьте мне справку на страничку. На этом пока все. Вопросы?
— Разрешите? — вдруг, нарушая этикет, в обгон старших поднялся молодой работник, совсем недавно появившийся на Лужайке. — А может быть… Мне кажется, тут есть способ сделать очень удачный политический ход. Произвести полную и мгновенную реабилитацию наших Органов. Ведь в чем только нас не обвиняют. И в самом деле, в давние времена…
— Это известно, известно, — сказало Лицо. — И осуждено. И мы с вами делаем все, чтобы народ понял, что на самом деле наши Органы — вовсе не то, что о них болтают, но наоборот, совсем даже наоборот.
— Да конечно же! — подхватил молодой. — Вот я и предлагаю: использовать эту самую лавочку, чтобы воскресить всех, кто в былые времена сделался, так сказать, жертвой… так сказать, событий. Кто по ОСО, и тому подобное. Вот такую операцию осуществить. С широкой оглаской. Подчеркивая, что это — наша операция. Представляете, какая волна общественного мнения во всем мире…
Его слушали молча, прощая ему неуместную горячность за то, что он только-только как пришел в Органы с комсомольской работы. Путь вообще-то нормальный, но молодому человеку, как правило, требуется, некоторое время, чтобы войти в курс, а поначалу почти все они от большого желания и энтузиазма перехлестывают. Когда он умолк, остальные немного помолчали, потом один покашлял, другой, третий — этакая вроде бы перекличка произошла. А затем Лицо сказало:
— Что-то в этой идее, пожалуй, есть. Но, конечно… Не думаю, чтобы тут можно было проводить такое — массовое мероприятие. Как нас информируют, мощность производства невелика…
— Разрешите? — негромко вступил в разговор еще один работник, ветеран с мечом и листьями на груди. — Это как раз не является непреодолимым препятствием. Имеющийся опыт подсказывает…
Опыта оперативного у него и правда было больше, чем даже у Лица, потому что Лицо не столь давно пришло из парторганов, а ветеран с листьями в органах служил с незапамятных времен. Но уж политического опыта Лицу было не занимать.
— По шарашкам соскучились? — спросило Лицо ветерана. — Не те времена. Да и нужно ли возвращаться к уже пройденным этапам жизни? Зачем начинать сначала? А эти… воскресанты — думаете, они молчать станут?
— Да что они смогут сказать такого, что уже не было сказано, да и написано? — махнул рукой ветеран.
Высокое лицо не ошиблось: еще не успел рабочий день закончиться, как на самый верх по диагонали затребовали справку, каковая и была незамедлительно предоставлена. В разговоре наверху участвовали и предсидящие, и присидящие, и даже наивысшие в государстве лица. У нас на руках нет полной стенограммы совещания, поэтому некоторая обрывистость высказываний, к сожалению, неизбежна. Но, во всяком случае, достоверно известно, что в начале званым и избранным напомнили содержание публикации в газете, а также огласили справку, выращенную на Лужайке. И попросили высказываться.
— Ну, это, собственно, не такая уж новость, — сказал один из присидентов, не так давно еще бывший просто депутатом, но быстро ставший почти министром, а потом и еще возвысившийся. — Он был у меня на приеме, изобретатель этот. Я хотел было предложить создать комиссию, потом решил, что сначала давайте перейдем к регулируемому рынку, а потом уже начнем думать, кого воскрешать, а кого обождать. Потому что, товарищи, если мы хотим быть правовым государством, как же можно двигать какое-то начинание, которое никакой правовой основы под собой не имеет? Давайте сперва поручим ученым разработать соответствующую отрасль правовой науки, можно назвать ее «воскресным правом» или еще как-нибудь иначе — и тогда уже практически развивать. Потому что мы достаточно уже накопили опыта по линии — что бывает, когда желание есть, а правовой базы нет. Взять хотя бы аренду или приватизацию, да мало ли… Я думаю, надо заложить в новую Конституцию, что наш гражданин имеет право на воскрешение, это его природное и неотъемлемое право. Тогда будет ясности. Вряд ли, товарищи, нас поймут правильно, если мы откажемся признать за каждым человеком самое гуманное изо всех, имеющихся у человека прав. И вспомните: не зря ведь сотни лет существует у каждого из нас инстинктивное представление о необычной, судьбоносной роли России в мировой истории. Мы только не могли точно сказать, в чем эта наша роль заключалась. А теперь совершенно ясно: мы, Россия, несем человечеству возможность жизни вечной во плоти! Это прекрасно, товарищи. Конечно, надо тщательно продумать практические аспекты, но в принципе, я считаю, мы должны подтвердить и провозгласить право каждого человека на воскрешение!
— А кормить чем? — подал кто-то реплику.
— Мы же закон собираемся принять — о выезде, — с места же ответил другой.
— Ну, ясно, — сказал сидевший впереди. — Кто еще?
— Если позволите… Товарищи, я считаю, что тут вообще нет никакой проблемы, нуждающейся в специальном обсуждении. Потому что право, о котором только что говорил мой коллега, уже изначально заложено в признанном нами праве каждого человека на жизнь. Нигде ведь не сказано, что право это чем-либо ограничивается во времени или зависит от каких-то случайных обстоятельств, а ведь императивная неизбежность смерти, ее фатальность наукой никогда не была доказана и сейчас не доказана. Сегодня изобрели воскрешение, значит, завтра наверняка изобретут и бессмертие — так что же мы тогда, будем насильно принуждать людей умирать вследствие разного рода политических или экономических соображений? Право нами провозглашено, и мы от него не отступим!
