– Не сомневаюсь, – кивнул я.
– Сказал, если я еще раз выкину что-то подобное, – он мне шею свернет. Он знал, Декстер. Наверно, кто-то из людей прокурора меня выдал.
– Вероятно, сам прокурор, – заметил я.
У Масуки буквально отвисла челюсть. Несколько секунд он шумно дышал, потом поник и обмяк на сиденье.
– Вот дерьмо, – протянул он. – Если во всем этом замешан прокурор штата… – Он покачал головой так неуклюже, точно голова его весила сто килограммов. – Что теперь нам, мать вашу, делать-то, а?
Я глянул на Винса с легким удивлением. Раньше он никогда не ругался – в его лексиконе обычно мелькали лишь пошлые словечки. А тут – на тебе – сразу два ругательства за десять секунд. Да-а, несчастный малый совсем изнервничался.
– Это безумие какое-то, – продолжал он. – Я пытаюсь поступить по совести, а те, кто должен мне помогать, кто благодарить меня должен… – Он покачал головой. – Декстер, я в жизни себе такого не мог…
…Но узнать, чего он не мог, я не успел, потому что нам принесли еду. Если я и набросился на нее с бóльшим энтузиазмом, чем обычно, то это потому, что так и не устроил фастфудного марафона, о котором мечтал за решеткой. Раз уж приходится потакать своему чревоугодию лишь в одной забегаловке – стоит хорошенько насладиться ланчем. Что я и сделал, в отличие от Винса, который принялся вяло копаться в своем. Я не дал его роллам пропасть даром и помог их доесть. Один мне особенно понравился: острый, с привкусом умами[26] и чем-то хрустящим в сердцевине. Насытившись, я стал смотреть, как Винс уныло возит палочками по тарелке; потом, минуту спустя, откинулся на сиденье и перешел к делу.
– Спасибо тебе за все, что ты для меня сделал, Винс, – сказал я. Говорят, если тебе что-то нужно от человека, начни с комплимента.
– Да… но я еще ничего не сделал, – пробормотал он. – Толком. – Глаза у него увлажнились, голос дрогнул. – Но очень хочу тебе помочь.
– Все в твоих руках, – произнес я с деланой уверенностью. На Винса это не особо подействовало.
– Ты не понимаешь… – забормотал он. – За мной следят, и… да, это глупо, но… – Он потянулся через стол и прошептал: – Мне даже стало страшно за собственную жизнь. Я побаиваюсь копов.
– Может, и не зря, – заметил я.
Масука выпучил глаза и закивал, потом глубоко вздохнул и вновь откинулся на сиденье.
– Это полное безумие, – прошептал он. – В смысле… вся система против нас: и капитан, и прокурор штата, и… Меня могут убить, но делать нечего.
Я улыбнулся ему почти акульей улыбкой и даже будто почувствовал вкус сырого мяса во рту.
– Вообще-то, – начал я, – кое-что сделать можно.
Масука с недоумением нахмурился.
– Ты же… это… не сможешь… в смысле… что? – пробормотал он неразборчиво, и на мгновение напомнил мне Риту, мою дорогую, но мертвую жену. Она часто так разговаривала.
Я прогнал наваждение: ностальгия по старой жизни делу не поможет.
– Те поддельные отчеты, случаем, не у тебя остались? – спросил я у Винса.
– У меня, – кивнул он. – Оригиналы я оставил себе, а сдал копии.
Я с удивлением взглянул на Винса. Из-за его вечных чудачеств и эксцентричных выходок я совсем позабыл, что он вообще-то умный парень.
– Отлично. Где они?
– В сохранности. На работе, под замком.
Я вздохнул. И снова чудачества…
– Винс, там их хранить совсем не безопасно.
– Ну они у меня в ящичке, – невозмутимо продолжал Винс. – И заперты на замок.
– Это поддельные документы, от которых зависит твоя жизнь, – заметил я. – Думаешь, замок их остановит?
– Ой, – вдруг опомнился Винс. – Наверно… Ой, черт. – Он покачал головой. – Вот те на. Что же теперь делать, Декстер?
– Принеси их мне. Все, что есть, все документы.
Масука обиженно на меня глянул, точно я предложил ему сделать что-то бесчестное.
– Я так не могу, – буркнул он. – Выносить документы из здания запрещено.
Я уставился на него. Признаюсь, меня изрядно потрясла его наивная честность.
– Винс, – вздохнул я. – Если оригиналы документов окажутся в чужих руках – тебе крышка. Причем по твоей собственной вине. Это почти что самоубийство, а самоубийства тоже запрещены.
– Но ты же… О. Это шутка, да?
– Наполовину. Винс, ты должен дать им понять, что документы у тебя и ты их надежно спрятал. А я, – я снова хищно улыбнулся, – тем временем покажу их своему адвокату.
– Адвокату?! Но что, если он… ну… – Винс замолк и продолжил уже разборчивее: – Твой адвокат и правда Фрэнк Кронауэр?
– Да. Он никому не даст спуску.
– Да, уж Фрэнка Кронауэра они… Но что он… это… Что он с документами-то сделает?
– Понесет к судье.
– Нет, – вдруг отрезал Винс. Это было первое, что он произнес не запинаясь. – Нет, все узнают, что я их отдал. Меня уволят!
Я на мгновение потерял дар речи. Уволят? Вот что его волнует, когда на кону его собственная жизнь? И моя, разумеется, что еще хуже.
– Винс, очнись: тебя убьют, понимаешь? На том свете тебе уже никакая работа не поможет.
– Нет, Декстер, – упрямился Винс. – Так нельзя. Только представь, что все подумают, если эти документы всплывут!
– Какое нам до этого дело, если альтернатива – смерть? И кто сказал, что они всплывут? Увидев их, судья может просто принять распоряжение и закрыть это дело.
– А может и нет! – возразил Винс, и мне захотелось дать ему пощечину. – Вдруг они все-таки всплывут… Что тогда? Нет, Декстер, нужно найти выход получше.
– Это он и есть, понимаешь? Прекрасный выход для нас обоих. – Я натянул дружелюбную улыбку. – Все проще простого: с помощью документов Кронауэр докажет, что меня подставили, я освобожусь, а ты восстановишь свое честное имя и, возможно, получишь повышение. – Я уверенно закивал. – Меня больше посадить не смогут, а Андерсона швырнут за решетку. И все будут жить долго и счастливо – конец.
Я видел, что Винс сомневается, подался к нему через стол и сказал:
– Конечно, есть и другой выход. – В глазах Винса мелькнула надежда, но я тут же продолжил: – Ты позволяешь себя убить, в твою квартиру подбрасывают фальшивые улики – наркоту, детскую порнуху, ворованные деньги из хранилища вещдоков… И умираешь в бесчестии. А меня ждут судебные разбирательства и двадцать лет ожидания смертной казни в размышлениях о том, зачем я вообще связался с бедняжкой Винсом Масукой – продажным наркошей-педофилом. – Я откинулся на спинку диванчика и бессильно развел руками. – Тебе решать, Винс. Жизнь или смерть. Честь или бесчестье. Все – или ничего.
Винс не сразу пришел в себя после моей великолепной тирады и еще некоторое время просто потерянно на меня таращился. Не глядя на него, я налил себе чаю и сказал:
