– Могу я тебе чем-нибудь помочь? (Вообще-то я предпочел бы, чтобы здесь обошлись без меня.)
– Как тебе сказать…
– Мне все равно нечего делать, пока Джейк и Дити заканчивают собирать вещи. Так что давай помогу, скажи, что нужно.
– Дело пошло бы вдвое быстрее, если бы ты фотографировал. А то мне приходится всякий раз вытирать руки, чтобы взять фотоаппарат.
– Я в твоем распоряжении, Шельма. Говори, под каким углом, с какого расстояния и когда.
Хильда явно обрадовалась:
– Знаешь, Зебби, все-таки я тебя люблю, даром что ты выглядишь как горилла и ухмыляешься как идиот. Внутри у тебя душа херувима. Мне бы сейчас искупаться – как знать, когда в следующий раз представится возможность залезть в горячую ванну. Я все боюсь: вдруг Джейк объявит, что пора в дорогу, а я все еще режу это гнусное мясо.
– Режь спокойно, искупаешься. – Я взял фотокамеру, которой Джейк пользовался для фиксации своих экспериментов: «Поляроид Стерео-Инстаматик», с автоматической наводкой на резкость, автоматической установкой диафрагмы, автоматическим проявлением, идеальная камера для инженера или ученого, которому нужно протоколировать то, что он делает. Хильда трудилась в поте лица, я снимал.
– Шельма, тебе не страшно работать без перчаток? Вдруг подцепишь что-нибудь.
– Зебби, если бы эти твари умирали от наших микробов, они бы здесь не выжили. А они выживают. Значит, и нам их микробы скорее всего не причинят вреда. Принципиально иная биохимия.
Это звучало логично – но я хорошо помнил Закон Кеттеринга: «Логика есть не что иное, как организованный способ надежно впасть в заблуждение». Появилась Дити с тяжелым узлом.
– Ну вот, теперь все.
На ней не было ничего, кроме резиновых перчаток.
– Привет, милый. Тетя Хильда, я пришла помочь. Что нужно делать?
– Ничего не нужно, лапочка. Разве вот ты захочешь сменить Зебби.
Дити смотрела на труп и явно не испытывала воодушевления – ее сосочки совсем обвисли.
– Пойди искупайся, – велел я ей. – Пошла вон, говорят тебе!
– Что, от меня так плохо пахнет?
– От тебя пахнет чудесно, лапочка моя. Но Шельма совершенно правильно заметила, что нам, возможно, теперь не скоро представится случай помыться горячей водой с мылом. Я обещал ей, что мы не отправимся на Канопус, пока она не примет ванну. Так что иди скорей купайся, пока ванная свободна, а когда Хильда пойдет отмываться, ты мне поможешь грузить багаж.
– Хорошо. – Сосочки Дити слегка набухли, наглядно показывая, как поднялось ее настроение. Лицо моей возлюбленной обычно не выдает ее чувств, но эти прелестные розовые пробочки служат отличным барометром ее морально-боевого духа.
– Постой-ка, Дити, – остановила ее Хильда. – Ты тогда сказала: «Он не среагировал». Что ты имела в виду?
– То, что сказала. Сбрось одежду перед мужчиной, и он так или иначе отреагирует. Даже если сделает вид, что ничего такого не произошло, глаза все равно его выдадут. А тут совсем никакой реакции. То есть так и должно было быть, он же не человек, но я-то этого не знала, когда попыталась его отвлечь.
– Но он все-таки обратил на тебя внимание, Дити, – сказал я. – И тем самым ты дала мне шанс.
– Он обратил на меня внимание так, как собака, или лошадь, или любое животное обратило бы внимание на любое движение. Он заметил, но никак не изменил своего поведения. Не было реакции.
– Зебби, тебе это ничего не напоминает?
– А что это должно напоминать?
– Ты помнишь, в первый день, как только мы сюда приехали, ты рассказывал историю про одну смазливую студенточку.
– Какую студенточку?
– Которая не могла сдать математику.
– А-а-а! Азинус.
– Да, профессор Альберт Синус. Не находишь тут связи?
– Но Азинус в университете уже много лет. Кроме того, он краснеет. Это никакая не татуировка.
– Я же говорю, этот наш экземпляр, возможно, слеплен наскоро. А кто сумел бы лучше дискредитировать некую математическую теорию, чем декан математического факультета престижного университета? Особенно если он хорошо знает эту теорию и ему точно известно, что она верна?
– Эй, погодите! – вмешалась Дити. – Вы о ком, о том профессоре, что спорил с папой? У которого было подложное приглашение, да? Но он же, по-моему, пустое место. Папа говорит, что он дурак.
– Он ведет себя как набитый дурак, – подтвердила Хильда. – К тому же еще и надутый. Терпеть его не могу. С удовольствием подвергла бы его вскрытию.
– Но он еще не умер.
– Это можно исправить! – стервозно сказала Шельма.
Глава 12
«Могут взять и окурить нашу планету, а потом захватить ее»
Хильда:
К тому времени, когда я вылезла из ванны, Джейкоб, Дити и Зебби уже успели загрузить Аю Плутишку и проверить списки груза (открывалка для консервов, фотоаппараты и все такое прочее) – даже образчики тканей и жидкостей, взятые от трупа, поскольку в чудо-машине Зебби имеется маленький холодильник. Дити не очень-то обрадовалась, что мои образцы будут лежать в холодильнике, но они были исключительно хорошо упакованы, сначала в несколько слоев пластика, а потом еще в контейнер из морозильной камеры. Кроме того, в холодильнике находились главным образом фотопленка, взрыватели для динамита и другие несъедобные вещи. Еду мы везли с собой в основном в сушено-мороженом виде, запечатанной в азоте, кроме непортящихся продуктов. Устали мы как собаки. Джейкоб предложил сперва выспаться и только после этого отправляться в путь.
– Зеб, если ты не ожидаешь нового нападения в ближайшие восемь часов, то нам надо отдохнуть. Чтобы управляться с верньерами, я должен иметь ясную голову. Этот дом – почти крепость, он будет совершенно черным, потому что не излучает ни в какой области спектра. Скорее всего они решат, что мы удрали сразу же, как только разделались с тем парнем – то есть, виноват, с гермафродитом, ну с якобы рейнджером. Что скажешь?
– Джейк, я не удивился бы, если бы они на нас набросились хоть сейчас. Но они что-то не набрасываются. Во всяком случае, мне не хотелось бы вести Аю не выспавшись. Больше всего ошибок в бою совершается именно от усталости. Давайте прикорнем. Дать кому-нибудь снотворное?
– Мне ничего не нужно, кроме кровати. Хильда, дорогая, сегодня я сплю на своей стороне.
– Можно мне хотя бы прижаться к спинке?
– Обещаешь не щекотаться?
Я состроила своему возлюбленному рожицу.
– Обещаю.
– Зебадия, – сказала Дити, – я не хочу прижиматься. Я хочу… чувствовать себя в безопасности. В первый раз с того дня, когда мне исполнилось двенадцать, меня не тянет заниматься любовью.
