Цивилизация развивается по мере того, как ее народы овладевают источниками энергии. По всей Америке, от эскимосов на севере до уна на юге, развитие индейских племен задерживалось из-за отсутствия сильных домашних животных. Еще за четыре тысячелетия до нашей эры индейцы выращивали пшеницу, но из домашних животных у них были только собаки и ламы, а также такие необычные существа, как морские свинки и индейки. И собаки и ламы, а также родственники лам — альпака применялись в качестве транспортных животных, однако все они мало подходили для такой работы.
Было бы просто объяснить отсутствие тягловых животных недостатком знаний или бескультурьем, однако дело было в другом. Нельзя приручить корову, если в вашей стране нет крупного рогатого скота. Нельзя приручить лошадь, если у вас нет лошадей.
В Новом Свете было огромное количество диких животных — оленей, зайцев, медведей, разных кошачьих. Однако животных, нужных для перевозок, на континенте просто не было. Бизоны, которые, может, и подходили бы для этого, не поддавались приручению даже после применения гораздо более совершенных научных методов в двадцатом веке в Соединенных Штатах.
— Посмотрите на североамериканских индейцев, живших на Великих равнинах. Пока к ним не попали лошади, привезенные в Америку испанцами, легендарные индейцы американского Запада влачили жалкое существование. До 1600 года ни один американский индеец не садился верхом на лошадь. Шейенны выращивали пшеницу в Миннесоте. Команчи были бедным племенем в долине Миссисипи. Сиуксы из Дакоты, символ Великих равнин, занимались сельским хозяйством по берегам Миссисипи.
До появления лошадей в Северной Америке бизоны или буйволы были источником пищи, но это был лишь случайный и ненадежный источник. А ведь от бизонов зависела жизнь индейцев Великих равнин. Когда правительство уничтожило бизонов, оно уничтожило индейцев.
Лошадей завезли из Испании в Нью-Мексико. И после этого повысился уровень культуры. Теперь у индейских племен было много пищи, они получили возможность передвигаться. Множество племен поселилось на Великих равнинах. По-прежнему жившие в каменном веке, не имея представления о способах и технике ведения боевых действий, известных европейцам, индейцы успешно воевали с Соединенными Штатами Америки до самой войны между Севером и Югом.
А если предположить, что лошади появились в условиях действительно высокоразвитой цивилизации, за несколько лет до высадки испанцев?
Первое время Кортесу и его солдатам было совсем нелегко, но им удалось спровоцировать племена на восстание против Монтесумы Второго. Хотя Кортес был одним из самых хитрых и способных военачальников, он терпел поражение за поражением, его войска были разбиты, и только поддержка верных ему воинов-тлакскаланцев, которых было намного больше, чем его солдат, спасла Кортеса от катастрофы. В конце концов он покорил Теночтитлан, перекрыв каналы и вызвав в столице голод.
Если бы в Мексике в 1445 году были лошади, у Монтесумы была бы кавалерия и, что гораздо более важно, настоящая единая империя, где связь поддерживалась бы с помощью быстрых лошадей, как в Древнем Риме.
Колесо перестало бы быть лишь игрушкой.
Самая стойкая цивилизация Нового Света не была бы подрублена под корень в 1521 году. Она могла бы целое столетие успешно обороняться против подкреплений, изредка прибывавших на испанских кораблях; она могла бы даже одержать победу.
Ясно, что при таком прошлом мир, в котором жил Уэйд в 2080 году, не мог бы существовать.
Поэтому лошади должны быть изъяты еще до того, как они начнут воздействовать на ход жизни. Дэниэля Хьюза нужно было немедленно остановить.
Машина времени замерла. Вспыхнул зеленый свет.
Уэйд не мог позволить себе колебаний. Он открыл дверь и вышел наружу. Он знал, где находится, чувствовал это всем своим существом.
Несомненно, перед ним — одна из самых удивительных цивилизаций, известных миру.
Центральная Мексика, 1445 год. Ацтеки.
Уэйд оказался в рощице к югу от Койоакана. Яркий солнечный свет просачивался сквозь листву. Было тепло. Со стороны озера, однако, тянуло сыростью, и Уэйд понял, что вечером будет прохладно и неуютно.
Уэйд вышел из-под прикрытия деревьев и по широкой тропе направился к маленькой деревушке Койоакан. Он не остановился в деревне и продолжил путь по дамбе, ведущей на север через голубую гладь озера Тескоко.
На поверхности озера здесь и там виднелись точки — каноэ, и на самой дамбе было довольно много пешеходов. Большинство индейцев, попадавшихся ему на пути, были мужчины с длинными волосами, в набедренных повязках, с плащами, завязанными на одном плече, и кожаными сандалиями на ногах. При виде Уэйда они отходили в сторону, давая ему дорогу, и он шел, глядя прямо перед собой. Один богатый купец в одежде, разукрашенной нефритом и бирюзой, осмелился поздороваться с ним: Уэйд сухо ответил на приветствие.
Одежда жреца избавляла его от необходимости разговаривать с встречными, и большинство жителей старались в его присутствии ничем не привлекать к себе внимания.
Открытая вода по обе стороны дамбы начала постепенно уступать место крохотным илистым зеленым островкам, засаженным овощами. Фермеры, жившие в землянках, ухаживали за ними. Эти плавучие огороды попадались все чаще, становились все больше по мере того, как корни растений закреплялись на дне озера, и наконец озеро превратилось в два канала по обе стороны дамбы.
Здесь и там виднелись глинобитные хижины, а вдали, на фоне вулканических кратеров отдаленных гор, Уэйд различил и более крупные здания.
Теперь на дамбе было еще больше народу — чиновники с головными уборами из перьев, гонцы с жезлами. Лодки, нагруженные продуктами, медленно плыли по каналам, направляясь к городу.
Уэйд знал, что в раскинувшемся перед его глазами городе живет более трехсот тысяч человек. Это была отнюдь не деревня, и тем не менее тишина была поразительной. Слышен был только мягкий плеск воды в каналах, шорох ветра с горных вершин, слабое жужжание голосов. Вместо дорог тут были каналы, и во всем городе ни единой повозки или вьючного животного.
Он услышал смех, доносившийся из красно-белого патио, и шлепки ладоней там, где стряпали тортильи.
Теперь попадалось больше жрецов, и в ароматном воздухе чувствовался запах благовоний. Некоторые из жрецов с удивлением смотрели на Уэйда, но не заговаривали с ним. «Одно из преимуществ городской жизни, — пронеслось в мозгу Уэйда, — то, что нельзя знать в лицо каждого встречного-поперечного».
Уэйд продолжал идти и вскоре почувствовал запах, совсем не похожий на благовония. Он знал, что это такое, и тем не менее вздрогнул, увидев длинные ряды кольев. Их было четыре — четыре длинных ряда кольев, врытых в землю около храма, и много тысяч человеческих черепов было нанизано на эти колья подобно позвонкам.
