Рейнгольд Эйхакер - Нигилий

— И эта мысль явилась у вас в «Бостон-Кафе», за газетой. Ваш взгляд случайно упал на короткую заметку, где говорилось, что Стивсену удалось изобрести новый металл, названный альминалом…

Он смотрел на нее, широко открыв глаза. Она только улыбнулась.

— Вы удивляетесь, что я это. знаю. Это все так просто! Я уж лучше выдам вам свою тайну, а то вы еще примете меня за привидение. Мосье Барбух случайно сидел за вашей спиной, в «Бостон-Кафе». Вы были погружены в свои мысли и делали карандашом вычисления. Вас все знают, хотя бы по газетам. Ваше поведение должно было возбудить любопытство. Вы взяли газету, прочитали заметку и порывисто наклонились. При этом вы уронили стакан. Немного абсенту разлилось по столу. Вы и не заметили, как попали в абсент пальцем и положили его потом на заметку. Потом вы быстро ушли. Мосье взял вашу газету, увидел пятно и сразу понял, что вас волновало. На следующий же день я спросила Стивсена по радиофону. Он наш друг и сказал мне, что мои соображения совершенно правильны. Оказалось, что вы накануне телефонировали ему и долго расспрашивали его про альминал…

Он громко расхохотался.

— Вы сняли тяжесть с моей души. Мне уже становилось не по себе от вашей осведомленности.

— Что же альминал? — снова вернулась она к теме разговора.

— Альминал оказался именно тем, чего я искал. Стивсену удалось новым способом электрической ионизации закалить алюминий. Алюминнй сплавили только с углеродом…

— И его сопротивляемость?

— Равна ¾ сопротивляемости стали. Его удельный вес едва 2,4.

Ее глаза засверкали.

— Вы делаете цепь из альминала?

— Цепь и самую лодку. При том же самом весе я могу дать стенам моего шара втрое большую крепость. Они вынесут теперь 2.000 атмосфер.

Радостное волнение заставило женщину подняться со стула. Глаза ее засверкали, она вся покраснела от радостного волнения и протянула ему руку.

— Ну, мосье Лебрен! Я покупаю ваше изобретение за 100 миллионов.

На борту «Линкольна», большого американского парохода линии Сидней — Франциско, произошло сенсационное событие. Мистер Сенбим, ловкий репортер «Нью-Йорк Экспресса», проведал, кто этот одинокий пассажир, сидящий впереди на палубе и молча глядящий на море.

Сделав свое открытие, он прежде всего побежал к телеграфисту. Он торопливо продиктовал двадцать строк, и телеграф заработал. Потом он взял кодак и побежал на переднюю часть палубы. Не успел пассажир опомниться, как в распоряжении Сенбима уже было три снимка. Потом он, точно шарик, покатился по кораблю. 13 минут спустя, пассажиры заволновались. Палуба сразу закишела людьми.

Целый полк кодаков окружил сидевшего в кресле пассажира. Он заметил это слишком поздно, но спокойно остался сидеть, насмешливо улыбаясь. Любопытные, восхищенные, благодарные люди окружили его. Сначала подошли отдельные смельчаки, потом другие много…

— Оа, мистер Нагель! Удивительно! Это вы!..

Из толпы выскочила молодая американка, протягивая ему руки. Доктор Нагель встал. В то же мгновение десятки людей протянули ему руки. Он любезно пожал их, мечтая бежать от этой толпы, но белокурая мисс уже держала его руки.

— Оа, мистер Нагель, вы не знаете меня… оа! Мод Систертаун, Бостон… Вы знаете? Нет? оа? А я ездила за вами от Берлина до Нью-Йорка, из Нью-Йорка в Токио, из Токио… оа! Ну, теперь я вас поймала!.. Вы должны мне позировать, да? А мистер Верндт, где он у вас? В каюте? Я напишу сегодня с вас обоих портреты. Я сделаю вас обоих знаменитыми, очень… неслыханно знаменитыми. Все стали знамениты, с кого я писала портреты. У меня штрих, такой штрих, который никто не может у меня перенять.

Нагель вдруг сообразил, кто была эта женщина. Он видел ее картины на выставке новых направлений. Портреты ее были написаны кричащими красками, были каким-то хаосом линий и диких фигур. Тот раз публика издевалась над ее картинами. Мод Систертаун… да, теперь он вспомнил.

— Господин Нагель! — протискался вперед Сенбим. — Вы едете в Сидней?

Он держал наготове карандаш. Мод Систертаун злобно оттолкнула его.

— Оа! Вы будете мне позировать!.. Скажите «да». Вы обещаете?

На Нагеля сыпались вопросы и приветствия. Он, смеясь, отвечал на пяти языках. Американка не выпускала его.

— Где вы будете позировать? Когда я могу начать?

— Через два часа, пожалуйста, если я еще буду здесь.

— Как же вас не будет? Мы приезжаем в Гаваи только через четыре часа.

— Где мистер Верндт, сэр? В своей каюте?

— Он не на пароходе. Я здесь совсем один.

— Оа, я увижу. Через два часа… непременно.

Джон Сенбим снова выполз из толпы. Маленький человек вертелся вокруг Нагеля.

— Вы едете в Сидней?

Тот засмеялся.

— Меня везут, господин Сенбим. Пароход, ведь, идет в Сидней.

— Ну да, Сидней, — усердно занес в свою записную книжку репортер, сочувственно улыбаясь. — Вы избрали пароход по серьезным причинам?

— Да, сэр. Чтобы не потонуть. Иначе мне пришлось бы отправиться на Гаваи пешком.

Нагель отвечал спокойно, с самым серьезным видом. Он знал, что это было единственное спасение в борьбе с репортерами. Пассажиры не отставали от него ни на шаг, и американцы приходили в восторг от его ответов. Не выдать себя интервьюерам считалось в этой стране любопытства особым спортом. Но Сенбим не терял мужества.

— У вас там серьезное дело?

— Конечно, сэр.

— Оа! Могу я узнать, какое это дело?

— Умеете вы молчать? Это тайна.

Репортер навострил уши.

— Оа, сэр, я могу молчать.

— Я тоже, уважаемый.

Тот по смеху пассажиров понял свой промах. Но это пе смутило его.

— Вы едете один, сэр?

— Нет, в вашем обществе.

— Где теперь мистер Верндт?

— С мистрис Нагель.

— А где мистрис Нагель?

— С доктором Верндтом.

— Где можно найти мистера Верндта и мистрис Нагель?

Нагель взглянул на часы.

— По всему вероятию, на расстоянии 1.500 метров под знаком Рака.

Сенбим лукаво улыбнулся и торопливо набросал несколько строк.

— Вы были тогда в Индии в большой опасности, сэр. Вы благополучно пережили это? Как ваше здоровье?

— Великолепно. Только продолжительные вопросы меня иногда утомляют.

— А что случилось с этими преступниками?

— Профессор Кахин сидит, итальянец лежит, 178 соучастников стоят.

— Благодарю вас! — кивнул головой маленький репортер. — Конечно, я понимаю, — профессор Кахин сидит в тюрьме, итальянец лежит в могиле, а 178 соучастников состоят под судом.