– Почему ты меня не убил? – прохрипел я. Никакой благодарности я к нему не испытывал – невозможно испытывать подобные чувства к человеку, который собирался тебя убить. И все же мне было любопытно.
– Ты умрешь в любом случае, – сказал он. – Без этой штуки ты умрешь. – Он наклонился и поднял лежащий рядом со мной костюм. – Без костюма ты не сможешь выйти отсюда.
И все же в нем вдруг появилась какая-то неуверенность.
Мне становилось все лучше и я спросил:
– Я не вхожу в список жертв? Ты не можешь меня убить? Карты легли иначе?
– Не существует такого понятия, как список жертв, – отпарировал он, на этот раз он не стал смеяться.
– Если я решу, что ты должен умереть, то так оно и будет.
Он больше не хотел разговаривать. Грег отвернулся и подошел к самому краю купола. А потом, не оборачиваясь назад, вышел наружу. Невидимая стена вспыхнула, но не оказала никакого сопротивления. Мне не нужно было проверять, что для меня стасис будет тюрьмой. Или я не смогу пройти сквозь стену (что было весьма вероятно – ведь кислород не выходил отсюда наружу), или я в мгновение ока покончу все счеты с жизнью, превратившись в обгорелую головешку.
Я не стал сразу подходить к другому краю купола. Мне еще не до конца удалось отойти от действия капсулы. Перед моими глазами продолжала стоять гора скелетов, и я думал о том, не сон ли это, и очень надеялся, что сон.
Последним ко мне вернулся слух. Я стоял и глупо удивлялся: как могло произойти так, что если здесь были еще два человека, то почему я не слышу, как они разговаривают, а они не слышат нашего разговора с Грегом.
Они что – были связаны, а в рот им засунули кляпы? И если это так, то почему у меня нет кляпа?
Затем я заметил, что хотя внутри стасиса нет ни жары, ни дыма, все звуки пожара доходили сюда – шипение, потрескивание, бульканье, скрежет и рев…
Так или иначе, но я догадался, кем были эти двое:
Джота и Дина.
И хотя теперь мне все стало ясно, я еще колебался несколько секунд. Некоторое время назад, когда мне пришла в голову гипотетическая мысль, что смерть Дины сделала бы мою жизнь проще и легче. Но подобные мысли приходят только тогда, когда ты понимаешь, что такое не может случиться. А вот когда становится ясным, что это вполне может произойти, более того, что это весьма даже вероятно, вот тогда-то и узнаешь, чего ты хочешь на самом деле.
Дина должна быть здесь. А колебался я потому, что боялся ошибиться – вдруг это окажутся Джил и Барбара, или Джил и Гарри, или Джота и Джил…
Возможно, что я продолжал бы ждать и дальше, но когда слух окончательно вернулся ко мне, я услышал голос Джоты, перекрывающий шум пожара. Я начал было обходить вокруг механизма стасиса, а потом застыл на месте, разинув рот.
– Просыпайся, черт тебя побери, – говорил Джота. – Просыпайся, маленькая кузина. Какой смысл лежать здесь, посреди этого кошмара? Просыпайся, маленькая красотка, пора заняться чем-нибудь полезным…
На самом деле, он говорил немного другими словами – Джота не поскупился на самые разнообразные клятвы и проклятья, по большей части сексуального характера.
Я двинулся дальше, чтобы разглядеть, наконец, что же там происходит. Дина лежала на спине и крепко спала, а Джота стоял рядом с ней на коленях, спиной ко мне.
Он встряхнул ее, сначала осторожно, а потом более энергично.
– С тобой все в порядке, если не считать того, о чем никто говорить не будет. Пора просыпаться. Просыпаться и…
Его слова стали шокирующе непристойными. И это не была грубость слабоумного, который выражает все свои самые естественные желания с прямотой, которая может смутить разве что старую деву. Нет, это были разнообразные, изощренные непристойности, на которые Джота был большим мастером.
В другой ситуации я бы просто подивился такому его красноречию. Но девушка, лежащая на земле, была моей сестрой Диной. Тот факт, что Джота был ее кузеном, нисколько меня не интересовал – если закон разрешает браки между кузенами, то родственные связи перестают иметь значение.
А вот то, что Джота явно собирался воспользоваться тем, что под куполом он оказался вдвоем с Диной (так ему, во всяком случае, казалось), которая никак не хотела просыпаться – более того, Джота несколько раз заявил, что в конечном счете его не интересует, проснется она или нет.
То, что Дина по своему развитию была ребенком, его совершенно не волновало. То, что ее сон был явно неестественный – тоже.
Джота всегда владела лишь одна идея.
* * *
Почему я стоял, слушал и ничего не предпринимал, в тот момент было трудно объяснить – это потом объяснения сами начали приходить мне в голову.
Я не забыл о том, что произошло между Джотой и Шейлой.
Я восхищался Джотой, завидовал ему и всегда немного побаивался. Тогда я даже не знал, чего я боялся, хотя без труда можно было догадаться, что это имело отношение к тому, что никому не удавалось победить его.
Если бы в самый первый момент, когда я увидел, что Джота пытается соблазнить мою слабоумную сестру, я вышел бы из-за машины и Джота заметил бы меня, то весь эпизод вполне можно было бы забыть. Джота бы расхохотался, и я бы посмеялся вместе с ним – на том бы все и закончилось.
Поэтому ждал я частично потому, чтобы он успел сделать достаточно, чтобы потом не смог отвертеться, а главным образом для того, чтобы разозлиться так, чтобы Джота не сумел заставить меня рассмеяться. Ведь, в конечном счете, в эпизоде с Шейлой ему эту удалось (про саму Шейлу я здесь не говорю).
Что ж, все сходилось. Тогда я отколошматил Джоту, выбросил его вон, но потом упросил дать обещание быть хорошим мальчиком… и если бы Шейла не возражала, мы вполне могли бы продолжать наши отношения, как будто ничего не произошло.
Я вспомнил, как Дина медленно спускалась по ступенькам – наверное, именно в этот момент Джота решил, что уже пришло время соблазнить свою хорошенькую кузину.
Я начинал злиться все больше и больше.
Только когда Джота потерял терпение и начал хлестать Дину по щекам, я вышел из своего укрытия и лягнул его под ребра.
– Джота, – сказал я, – если ты еще раз прикоснешься к ней, я убью тебя.
Он повернул ко мне голову. И когда я увидел его лицо, мне стало ясно, что передо мной не человек, а животное.
Страсть и похоть заставляют некоторых из нас обманывать. Но лишь совсем немногих похоть превращает в животных, как Джоту. И глядя в его лицо в этот момент, я понял, что он достиг того состояния – несомненно, с ним такое случалось не один раз – когда ничего человеческого в нем не уже осталось.
Если ему придется убивать – не беда.
Если женщина умрет, сразу или потом – не имеет значения.
