— Слушаю, господин…
Восходные и полуночные кварталы Шехдада выгорели почти полностью, полоса пламени, гонимая степным ветерком, быстро шла к центру погибшего городка, пожирая купеческие склады, разграбленные мергейтами лавки торговцев, накрывая окровавленные и обнаженные трупы горожан, погибших во время невиданного разбоя, учиненного страшными степняками в Шехдаде, расцвечивая багряным кружевом плетеные ограды и заставляя сухие кипарисы стрелять в черное ночное небо мириадами гаснущих в вышине искр.
Луна взошла до половины зенита, но мергейты, все еще не насытившиеся жалкими сокровищами провинциального городка, кровью и похотью, продолжали рыскать по не охваченным пожаром кварталам, прилегавшим к полуденной стене города. На полную ночь в воздухе повисли звуки от щелчков угольев, стоны мужчин, визг женщин и раздирающий уши плач детей, которые, если выживут, уже никогда больше не улыбнутся.
Однорукий храмовый сторож Ясур уцелел лишь благодаря опыту и знаниям, приобретенным многие годы назад. После странного поединка у дома вейгила он сорвался с места, обогнул пожарище, пробираясь редкими тропинками между домами небогатых горожан, через сады почтенных эмайров, жестко перебитых мергейтами на рыночной площади, через прорытые арыки и знакомые дворики. Ему было жаль бросать привязанную неподалеку от главной площади лошадь, но ее уже наверняка нашли… А если обнаружилось тело убитого Ясуром нукера, то сколько еще жизней отдаст Шехдад за одного-единственного вонючего степняка, получившего по заслугам?..
Высокие башни трех минтарисов, взлетавшие над куполом храма Атта-Хаджа, стали для Ясура постоянным ориентиром — их можно было заметить из любой точки города. Иногда, правда, звездное небо застилал масляный черный дым и взлетавшие в невообразимую высоту искры создавали новые невиданные созвездия, сбивавшие с толку опытного пожилого воина, отдавшего тело войне, а душу Предвечному Атта-Хаджу.
"До полуночи огонь не доберется до храма, — лихорадочно размышлял Ясур, рассекая коленями мутную воду канала, орошавшего сад погибшего Джендек-эмайра. В доме, стоявшем по правую руку, не было видно ни единого огонька. Родичи Джендека наверняка прятались или были мертвы. Только изредка тоскливо взлаивали и подвывали дворовые псы. — Пайза у меня есть, значит, можно рассчитывать на доверие степных разъездов. Но как выбраться из города? Подождать до завтрашнего вечера, когда останется одно пепелище и мергейты уйдут? Или прорываться сейчас, ночью? У Фарра пайзы нет, но он вроде бы парень не гордый и наверняка согласится сыграть роль моего раба".
Ясур аж поперхнулся от столь еретической мысли и едва не шлепнулся в грязную, пахнущую тиной и нечистотами воду. Фарр атт-Кадир отныне не ученик! Он — настоящий мардиб, человек, говорящий с Атта-Хаджем! Именно Фарра принял Кристалл из Меддаи! Значит, играть придется по-другому. Мергейтская пайза повиснет на груди у Фарра, а старый Ясур станет его рабом. Не впервой. Помнится, лет семнадцать назад, попав в плен к нардарцам, пришлось не меньше полугода гнуть спину на серебряных рудниках благородных Лауров. Хорошо, что сбежать удалось…
Ясур не успел. Вынырнув, будто из мышиной норы, из узкого проулка, ведущего к храмовой площади, он запнулся и прижался всем телом к темно-серой стене соседствовавшей с храмом лавки торговца оружием Курби. У раскрытых настежь ворот дома Атта-Хаджа топтались степные лошади, аккуратно привязанные за поводья к коновязи. Со двора храма доносилась громкая, развязная чужая речь — мергейты не обидят чужого бога в его жилище, но вот снаружи…
— Помогиите! Не надо, пожалуйста, не надо! И снова ребяческий злой хохот степняков. Понятно, развлекаются. Дурачок Аладжар, самый маленький из учеников, дал степным хищникам обнаружить себя.
Ясур серым кошачьим силуэтом метнулся к воротам, заглянул и выругался про себя. Четверо мергейтов укладывали в кожаные сумы золото из сокровищницы, а трое других медленно приканчивали Аладжара. Незнамо зачем он покинул свое убежище на вершине башни-минтариса и, естественно, попался в лапы степняков сейчас они раздели его, привязали к стволу древнего мегаора и, не слишком натягивая луки, стреляли то по его конечностям, то по телу… Наконечники проникали неглубоко, но причиняли жуткую боль.
— Пожалуйста… — на последнем издыхании молил Аладжар. — Зачем? Вы нашли золото, камни… Ой… А-а-а!
Новая стрела с треугольным, похожим на острие ножа наконечником срезала мальчишке палец.
"Он все равно теперь не жилец, — почему-то безразлично подумал Ясур, отворачиваясь. — Никто не переживет таких ран, кроме самых великих богатырей. Великий Атта-Хадж, что же происходит? Почему мергейты обезумели? Война войной, но почему такие зверства? Степняк никогда не причинит вреда ребенку, старику или животному. В чем дело? Откуда у них эта жажда, которую может утолить только чужая боль и страх?"
Ясур уже собрался обогнуть ограду храма и пройти к тайному ходу, люк которого находился глубоко во дворе, за деревьями. Его остановила неясная белесая тень, мелькнувшая у бокового выхода огромного строения. Только этого еще не хватало!
— Оставьте ребенка в покое, — прозвучал в ночи уже не детский, но еще и не мужской голос. — Уходите. Вы достаточно потешились.
Мергейты обернулись. Перед ними стоял невысокий молодой человек в белой одежде и столь же белом тюрбане с пером. В руках у него не было оружия, лишь правый кулак сжимал в себе казавшуюся в темноте грязной тряпицу.
Степняки редко разменивались на лишние слова. Свистнул аркан, Ясур, обнажив старинную саблю, уже рванулся вперед — защищать своего мардиба, но остановился как вкопанный, пробороздив каблуками серую пыль двора.
Фарр атт-Кадир резким движением выбросил вперед правую ладонь. На пальцах, покрытых тряпицей, лежало что-то темное. Плохо ограненный желтоватый камешек.
Вспышка розового света — и ремень аркана исчез бесследно, будто воздух пожрал его и растворил в себе, подобно дыму. Мергейты попятились. Самый старый из них довольно быстро совладал с испугом, вытянул кинжал и шагнул к человеку в белом.
Камень на ладони Фарра вновь сверкнул подобно синеватой звезде и острый клинок рассыпался в пыль. Степняк споткнулся и вдруг закричал диким неестественным голосом. Его пропитанный пылью чапан затлел призрачными холодными огоньками, кожа с пальцев и лица начала оползать, словно плавясь, глазницы, глухо хлопнув, опустели, а спустя мгновение сухая мумия, только что бывшая человеком, с неприятным треском осела наземь.
— Шаман, шаман! — надрывно завопили остальные степняки и, больше не пытаясь даже взглянуть на Фарра атт-Кадира, бросились прочь со двора, к своим лошадям. Ясур, если бы хотел убить их, сделал бы это не слишком напрягаясь. Мергейты были невероятно поражены ужасом, навеваемым священным Кристаллом из Мед дай.
