Мы возвращались домой изнуренные, сбрасывали грязные скафандры и башмаки в сушильный шкаф, а сами, заставив себя почти насильно проглотить что-нибудь из съестного, падали от усталости и мгновенно засыпали.
На океане свирепствовали штормы я ураганы. Однажды порывом ветра с мачты управляющей установки сорвало Ламеля. Он уцелел только потому, что был прикреплен к балке. При падении он сильно ударился о мачту и повредил руку. Это был первый сигнал о необходимости временного прекращения работ. Лечением Ламеля занялась Суори Дарычан. Она была по профессии медик, а искусством вождение ракетоплана овладела позднее, когда вышла замуж за Эрилика.
В тот день, когда произошло несчастье с Ламелем, на океане разыгрался невиданной силы шторм. Таких я не видел на Земле. Облака стали свинцово-серыми. Их прорезали огромные цветные полосы света. Казалось, что облака насыщены электричеством, которое не может найти себе выхода. Небо пересекали молнии, сопровождавшиеся оглушительными громовыми раскатами. Гигантские волны, словно озверевшие чудовища, сотрясали остров. Хлопья белой пены, обрывки крупных морских водорослей, трупы рыб и морских животных покрывали весь берег. Все живое попряталось от шторма. Растения, изгибаясь под напором ветра, боролись со стихией.
Океан злобствовал трое суток. Потом шторм утих. От непривычной тишины вначале ломило в ушах.
Мы снова вышли из нашего дома.
Детали грузовой ракеты, которые мы предусмотрительно закрыли прочной водонепроницаемой пленкой, не пострадали. Только кое-где большие валуны, которыми мы придавили к земле защитную пленку, были сдвинуты со своих прежних мест. Собранные нами мачты управляющих установок тоже были целы, но с одной из них сорвало плохо закрепленные детали каркаса.
Все пошли на поиски. К концу дня, так и не найдя пропажи, собрались в ракетоплане.
— Дело плохо, — сказала Елена Николаевна, — детали-то сами по себе незначительные, но без них нельзя продолжать сборку.
— Заменить нечем? — спросил Анифер.
— Нечем.
— Тогда придется делать самим.
— Из чего? Нужен металл.
— Выплавим сами. С геологом не пропадете. Километрах в восьмидесяти к югу мы нашли залежи магнетита, довольно богатые. Содержат до семидесяти процентов железа. Подойдут?
— А выплавить железо сможем?
— Приспособлений у нас для этого нет никаких, но мы можем устроить, как в древности, сыродутный горн. Нам ведь немного надо. За несколько дней управимся.
Иного выхода не было. Пришлось, как три тысячи лет назад, делать простейшую печь и добывать железную руду и уголь. Потом мы приспособили к горну вместо мехов для дутья компрессор от ракетоплана и таким кустарным способом получили несколько десятков килограммов необходимого нам металла.
— Какой контраст! — усмехнулась Елена Николаевна, глядя, как растекается по глиняным формам ярко-желтая струя стали. — Сыродутный горн, люди на Венере и микросолнце. Хорошо еще, что нам не приходится охотиться на мамонтов с каменными топорами!
Злополучные детали получились неровными, шероховатыми, некрасивыми, но все же вполне пригодными для употребления. Сборка мачт для управляющих установок снова пошла своим чередом.
К этому времени температура воздуха упала до плюс пяти градусов. Лучи солнца, висевшего уже над самым горизонтом, плохо обогревали наш остров.
Однажды Анри Ламель, посмотрев на туман, застилавший океан, озабоченно прищелкнул языком.
— Дня два нам придется отсиживаться дома. Завтра или послезавтра здесь не видно будет ни зги.
Ламель оказался прав. Ветер гнал на нас пелену тумана, густевшую с каждым часом. Наконец она стала настолько плотной, что мы не могли различить даже своих рук. Ни о какой работе не могло быть и речи. В эти дни вынужденного безделья мы помогали группе Ламеля разбирать и составлять из собранных ею растений и мелких животных коллекции.
Елена Николаевна решила связаться с Луной.
— Надо узнать, как там у них дела.
Услышав об этом, Виктор Платонов сразу уселся бриться.
— А Челита сейчас, наверное, завивается, — будто мимоходом заметил Ламель.
— Нет, вы только посмотрите на него! — сразу отозвался Шаумян; — Сейчас я тебя разоблачу. Слушайте: когда мы прилетели на Венеру, он заявил, что будет отпускать бороду, а как только услышал, что к нам летят женщины, так сразу побрился.
На третий день туман рассеялся. Мы вышли из дома и увидели, что солнце скрылось за горизонтом. Наступила полуторанедельная ночь.
Более красивого зрелища, чем эта ночь, я никогда не видел. В просветах облаков полыхали, переливаясь всеми цветами радуги, величественные волны света: это было свечение неба, более грандиозное и яркое, чем земные полярные сияния.
Ламель обратил наше внимание на то, что с заходом солнца не наступило резкого похолодания; сказывалась близость теплого океана.
Растения по-разному реагировали на похолодание. Одни обернули свои широкие листья вокруг ствола и стали похожи на высокие бутылки. Другие, имевшие разрезные листья, скатали их в тугие клубки и издали напоминали новогодние елки, обвешанные шарами; с наружной стороны листья покрывал густой слой длинных серебристых ворсинок, предохранявших мякоть листа от холода. У третьих листья совсем поникли и почернели. Были такие растения, которые реагировали на похолодание лишь изменением цвета. Впрочем, цвет изменили все растения: они стали зеленоватыми, а порой даже голубыми.
Но любоваться природой было некогда. Мы спешили закончить монтаж управляющих установок до снегопада.
— Тщательно проверяйте изоляцию, — несколько раз напоминала нам Елена Николаевна, когда мы приступили к укладке сверхвысоковольтных кабелей.
Через несколько дней закружились пушистые снежинки. Температура упала ниже нуля. Снег с каждым часом усиливался, а потом повалил большими рыхлыми хлопьями. За несколько часов он покрыл землю таким слоем, что мы проваливались в него по пояс. Низкорослые растения оказались целиком погребенными под толстым снежным покровом.
Для нас снег был большой помехой в работе. К счастью, сборка подходила к концу.
На двадцатый день нашего пребывания на Венере все было готово к запуску ракеты со специальным атомным зарядом.
— Через полчаса будьте все на командном пункте, — сказала Елена Николаевна после завтрака. Но ее предупреждение было лишним. Все, в том числе и биологи, не сговариваясь, отправились туда.
— Волнуетесь? — спросила меня Елена Николаевна.
— А вы разве нет?
— Я тоже. Пройдет какой-нибудь час — и исчезнут все наши сомнения: будет уже совершенно ясно, ошибались мы или нет. Когда вложишь столько труда в какое-нибудь дело, то невозможно не волноваться за его судьбу.
