– Он был Киборгом! – прохрипела она и показала на свидетельство приборов.
– Макс? Наш Макс? – он посмотрел на приборы, кивнул.
– Мой Макс, – сказала она.
– Но он боготворил тебя, любил тебя.
– Теперь он это не делает, – прошептала она. Она отключила экран, продолжая пристально смотреть в пустоту. Инцидент уже начинал уходить из ее памяти.
– Тебе нравится прямое действие? – спросил Шруилл.
Она поймала его взгляд в рефлекторе. Наслаждаться прямым действием? В… насилии было действительно что-то вроде возвышающего чувства.
– У нас сейчас нет Макса, – сказал Шруилл.
– Мы пробудим его двойника, – сказала она, – На данное время Безопасность может функционировать без него.
– Кто пробудит двойника? – спросил Шруилл, – Иган и Бумур больше не с нами. Фармацевт Хэнд ушел.
– Почему задерживается Нурс? – спросила она.
– Ферментная проблема, – сказал Шруилл, в голосе его проскользнула нотка ликования, – Он говорил что-то о необходимости перенастройки предписания. Полагаю, производные гармона Боннелиа.
– Нурс может пробудить двойника, – сказала Калапина. На секунду она задумалась, зачем им нужен двойник. Ах да, Макса нет.
– Здесь надо не просто пробудить двойника, – сказал Шруилл, – Они сейчас не так хороши, как были когда-то, ты знаешь. Нужны недели… месяцы.
– Тогда один из нас может управлять Безопасностью, – сказала она.
– Ты думаешь, мы готовы к этому? – спросил Шруилл.
– В этом есть какое-то волнение, в принятии решения, – сказала она, – Теперь я могу сказать, что за последние несколько сот лет я чувствовала глубокую скуку. Но сейчас – сейчас я чувствую, что ожила, жизнерадостна, напряжена, зачарована, – Она взглянула вверх на мерцающие банки данных сканеров, целая группа их, показывающая, что их друзья оптимены следят за деятельностью в комнате Обзора.
– И в этом я не одинока.
Шруилл взглянул вверх на мерцающий центральный круг внутренней стен шара, – Оживление, – пробормотал он, – Но Макс… он мертв. Она опять все вспомнила, сказала:
– Любого Макса можно заменить, – Она посмотрела на Шруилла, повернув голову, чтобы смотреть мимо призмы, – Ты сегодня очень тупой, Шруилл. Ты дважды сказал о смерти, насколько я помню.
– Тупой? Я? – Он качнул головой, – Но я не стирал Макса.
Она громко засмеялась, – Мои собственные реакции возбуждают меня, Шруилл.
– А ты находишь изменение в своих ферментных потребностях?
– Несколько. Что из того? Времена меняются. Это часть бытия. Какие-то изменения должны делаться.
– Действительно, – сказала он.
– Где они нашли замену эмбриону Дюранов? – спросила она, мозг ее направлялся по касательной.
– Вероятно, новый Макс найдет, – сказал Шруилл.
– Не насмехайся надо мной, Шруилл.
– Я бы не посмел.
Она снова прямо посмотрела на него.
– А что, если они произвели свой собственный эмбрион для замены? – спросил Шруилл.
Она отвернулась, – Во имя всего, что достойно, как?
– Воздух можно очистить фильтрами от контрацептивного газа, – сказал Шруилл.
– Ты отвратителен.
– Я? Но разве тебе неинтересно, что скрыл Поттер?
– Поттер? Мы знаем, что он скрыл.
– Лицо, посвященное сохранению жизни… это звучит так, – сказал Шруилл, – Что он скрыл в уме?
– Поттера больше нет.
– Но что он скрыл?
– Ты думаешь, что он знал источник… внешнего вмешательства?
– Вероятно. И он бы знал, где найти эмбрион.
– Тогда запись покажет источник, ты сам это сказал.
– Я уже пересматривал.
Она уставилась на него через призму, – Это невозможно?
– Что я мог пересмотреть?
– Ты знаешь, что я имею в виду – о чем ты думаешь.
– Но это возможно.
– Нет, невозможно.
– Ты просто упрямишься, Кал. Женщина должна быть последним существом, чтобы отрицать это.
– Ну а теперь ты действительно просто отвратителен!
– Мы знаем, что Поттер нашел жизнеспособный эмбрион, самостоятельно себя защищающий, – нажимал Шруилл.
– Они могли бы получить много таких эмбрионов – мужских и женских. Мы знаем исторические возможности таких сырых союзов. Это часть наших естественных предков.
– Тебя не переговоришь, – выдохнула она.
– Ты можешь рассмотреть концепцию смерти, но не этой, – сказал Шруилл, – Чрезвычайно интересно.
– Отвратительно, – огрызнулась она.
– Но возможно, – сказал Шруилл.
– Запасной эмбрион не был обеспечивающим свою жизнеспособность, – отпарировала она.
– Тем более оснований полагать, что они взяли эмбрион, там где брали когда-то.
– Что?
– Они поместили эмбрион Дюранов назад, вовнутрь матери.
Калапина лишилась дара речи. Она почувствовала во рту кислый привкус, почувствовала, что чувство шока вызывает у нее ощущение рвоты. «Что-то разбалансировалось в моей ферментной системе», – подумала она.
Она заговорила медленно, точно:
– Я сейчас сообщаю фармакологическому центру, Шруилл. Я плохо себя чувствую.
– Конечно, конечно, – сказал Шруилл. Он взглянул вверх и кругом на наблюдающие сканеры – полный круг.
Калапина осторожно поднялась с трона, скользнула вниз по лучу на закрытый сегмент. Прежде, чем покинуть место, она бросила взгляд на данные, смутно припомнила: «Который Макс был стерт? – спросила она у себя, – У нас было много их… удачная модель нашего отдела Безопасности». Она подумала о других, Макс, еще Макс, каждый исчезал, когда его внешность начинала раздражать хозяев. Они тянулись в бесконечность, как образы в бесконечной системе зеркал.
«Что значит исчезновение такого, как Макс? – размышляла она. Я представляю собой непрерываемую длительность существования. Но двойник не помнит. Двойник прерывает длительность. Если клетки не помнят. Память… клетки… эмбрион».
Она думала об эмбрионе внутри Лизбет Дюран. Отвратительно, но просто. Так прекрасно просто. Ее чрезмерный аппетит стал расти. Резко повернувшись, Калапина опустилась в Зал Совета, побежала к ближайшему фармакологическому центру. Когда она бежала, она сжимала руку, которая убила Макса и могла уничтожить мегаполис.
Говорю вам, она больна! Гарви склонился над Иганом, стараясь разбудить его. Они находились в узкой комнате с земляным полом, потолком из пласмелдовых балок, в одном углу тускло светил желтый круглый плафон. У стен были разложены спальные матрацы. Бумур и Иган спали на двух из них головами в разные стороны, на другом была согнутая фигура Свенгаарда, еще два были свободны.
– Подойдите быстрее, – умолял Гарви, – Она больна. Иган застонал, сел. Он взглянул на ручные часы – на улице почти время захода солнца. Они заползли сюда как раз перед наступлением дня и после утомительного ночного перехода пешком по кажущимся бесконечными лесным тропам за гидом Лесного Патруля. У Игана до сих пор все болело после такой непривычной нагрузки.
