Ознакомительная версия.
Он через силу усмехнулся:
– Нет, ты не знаешь, ты молод, и ты воспитан в строгости… Для тебя маленькая Вила стала главным событием жизни, и тут я виноват… Кругом я виноват перед тобою, Станко, и путешествие это дурацкое я же сам, считай, и устроил…
– Нет, – сказал Станко шепотом. Князь тяжело опустился в кресло:
– Да… Женщины давно не забавляют меня, я привык читать их, как ноты… Но с тех самых бешеных времен во мне живет ерничество, страсть к авантюрам и мистификациям… Что не совсем приличествует, мягко говоря, не очень-то молодому человеку. В поисках приключений я и нашел тебя. Твой рассказ позабавил меня и заинтересовал, вот я и придумал себе веселое развлечение… Не встреть ты меня там, на полянке – далеко бы, конечно, не ушел.
– Нет, – сказал Станко безнадежно. – Я пробрался бы… Как-нибудь…
– Ты попался бы на границе, тебя доставили бы в замок, я послушал бы твой рассказ в камере пыток и без сожаления велел бы повесить на стене… Да, Станко. Тут много ходит… смельчаков. Кого-то богатства интересуют, кто-то жаждет княжеской крови за какую-то давнюю обиду… Но назвался сыном ты один, и в замок вошел ты первый…
Он потер подбородок – видно, непривычно было ощущать его голым:
– Да, ты ловок, далеко забрался, я думал, тебя возьмут где-то около кухни… Трудно было?
– Трудно, – сказал Станко.
Где-то далеко внизу перекликались сторожа. Князь навалился локтями на стол:
– Ты был для меня букашкой, Станко… Занятной букашкой. А стал… Видишь ли, никому на свете я не рассказал бы того, что рассказал тебе. И еще расскажу. Послушай: из множества женщин своей юности я… помню одну. Помню, Станко, как она стоит в дверях, улыбается и уходит. Только это… Улыбается и уходит. Помню до мелочей ее лицо… Но ни имени, ни кто она… Не знаю.
– Это была моя мать! – крикнул Станко и испугался своего крика.
Князь опустил голову:
– Может быть… Помнишь, я спрашивал, какого цвета волосы у твоей матери?
– Не важно, – Станко говорил быстро, будто упрашивая, будто боясь, что что-то ценное, неуловимое, какая-то крохотная надежда сейчас потеряется. – Не важно… Какие волосы… Волосы в человеке… Не главное… Но я знаю… Это моя мать… Я узнал ее…
Он подался вперед, просительно заглядывая князю в глаза, глотая слезы:
– Она была красавица… Она была хорошая… И вы любили ее, любили по-настоящему… Это правда, это самая правдивая правда… Она любила вас, но злые люди…
Он осекся и замолк. Злые люди… Разлучили. Какая красивая детская сказочка.
– Ну вот и все, Станко, – тихо сказал князь. – Я сказал тебе все, что хотел… И что мог сейчас сказать. А теперь…
Он поднялся. Лицо его снова стало, как на портрете – хищное и надменное. Он хлопнул в ладоши.
Сразу два лакея вбежали и замерли в поклоне.
– Огня, – уронил князь, и оба схватили по светильнику.
– Вперед, – сказал князь, и оба, передвигаясь на полусогнутых, распахнули перед ним створки двери, приглашая выйти.
– Пойдем, Станко, – сказал князь обычным своим голосом. – И возьми меч.
Они прошли узким полутемным коридором, и другая пара лакеев, тоже со светильниками, распахнула перед ними другие двери.
Разбежавшись в темноте, слуги в одно мгновение засветили множество факелов – стало светло, как днем. Князь кивнул – слуги исчезли.
Это был зал – совершенно пустой, стены его были сплошь увешаны оружием, здесь были пики, алебарды, мечи, трезубцы, арбалеты, шпаги, кинжалы – целый арсенал смертоносного железа. Рукоятки кривых ятаганов украшены были шелковыми кистями, яркими, как крылья бабочек; тяжелые, утыканные шипами палицы оттягивали удерживающие их цепи. С круглых и треугольных щитов скалились увенчанные коронами звери, один другого свирепее; боевые панцири, пустые изнутри, пугали схожестью с живыми людьми. И снова картины в тяжелых рамах, Станко различал только белые пятна многочисленных лиц…
В дальнем конце зала помещалась высокая золотая подставка с ножкой в виде птичьей лапы; на подставке покоилась атласная подушечка, а на подушечке лежал предмет, который Станко силился и не мог рассмотреть.
– Раньше здесь был тронный зал, – буднично сообщил князь, – здесь вершили суд, карали и миловали… Порой и казнили здесь. Как сказала твоя мать – «казни его»?
Станко обдало холодом, мурашки забегали по спине, рука с мечом дрогнула:
– Нет… Не надо… Этого вспоминать…
– Теперь здесь оружейная, – продолжал князь, как ни в чем не бывало. – Здесь прекрасный выбор оружия, но тебе лучше биться своим мечом. Он совсем не плох, и ты к нему привык…
Станко молчал, глядя в мозаичный пол, перед глазами у него стоял Илияш, такой, каким он его помнил – веселый, с бородой…
– А я, если ты не против, выберу себе… У каждого меча здесь особая история, и на счету каждого десятки жертв… Наши предки были безжалостны, Станко, и наградой, и приговором им служила эта вещь, – князь кивнул на предмет, покоящийся на подушечке, и Станко наконец-то понял, что это такое.
– Венец… Это… Тот самый венец?
Князь кивнул, выбирая оружие.
«Бывало так – свершил месть и заполучил власть одним ударом… Ты вот что станешь делать… с княжеским венцом?»
– Я, пожалуй, возьму вот это, – князь взвешивал в руке длинный меч с рядом зазубрин с одной стороны лезвия, с большим рубином на рукоятке. – Это очень достойный клинок… Ровесник «зажор». Хочешь взглянуть?
– Нет, – сказал Станко шепотом. – Я… Можно, я посмотрю картины?
– Конечно, – князь для пробы несколько раз взмахнул мечом. Свистнул рассекаемый воздух.
Медленно, очень медленно Станко двинулся вдоль стены. Рукоятки и лезвия… Наконечники и острия… Темная рама. Рядом, освещая картину, жарко пылает факел.
Станко вгляделся.
На темном холодном фоне продолжалась война – топорщились копья, окровавленные клинки высовывали жало из чьих-то спин, внизу, под ногами бойцов, пучили глаза чьи-то отрубленные головы… Станко прерывисто вздохнул и пошел дальше.
На стене – клинки, клинки, ими протыкали насквозь, на них нанизывали, как на вертел…
«Пехота с копьями, конница с арбалетами… Горстка продиралась к замку, лезла на стену, убивала женщин, детей… Брали замок и жили там, пока их обиженные родственники не собирали новое войско…»
Станко сглотнул. «Хорошие предки у князя Лиго» – «Это и твои предки».
А это что еще?! В другой раме, совсем не такой большой, щерилась ловушка «зажора»… Станко узнал ее! Рядом стоял человек в темной накидке и остроконечном колпаке, самодовольно усмехался, будто позируя на парадный портрет… Из воронки высовывалось белое, перекошенное ужасом, совсем молодое лицо…
Ознакомительная версия.
