— Что значит «намастэ»? — спросил я Воуно, когда мы последовали за ней.
— Это значит «мы едины», — слегка улыбнулся он.
Я смотрел на то, как продвигалась вперед Бабушка, на тяжелый узел седых волос, подрагивающий на ее шее при ходьбе. На ней была длинная туника и свободные штаны, такого стиля я не видел на другом берегу реки. Без ребенка на руках, видимо тяжелого для нее, ее спина была прямой и сильной. Но она двигалась медленно, почти упрямо, как будто это требовало усилия воли. Сколько же ей лет?
Я оглянулся на Воуно:
— Как ты научился языку гидранов? Подобных файлов нет среди доступных…
— Есть.
— Ты не можешь дать мне доступ к ним? — Он согласно кивнул. Мы шли по длинному коридору, вдоль которого располагались запертые двери. Его извилистые, нечеткие линии вызывали такое же ощущение, как Зал общины. Только это строение было лишено пышных украшений Зала. — Что это за место? Что здесь было? Это древнее здание? — Я чувствовал, как его возраст давит на мои мысли, подобно тому ребенку, пригибавшему к земле нашу спутницу. — Я…
— Да, оно очень старое, — пробормотал Эзра за моей спиной. — Твоя проницательность продолжает поражать меня.
— Думаю, ты назвал бы его монастырем, — сказал Воуно, не обращая внимания на Эзру и на мой взгляд, которым я наградил последнего. — Приютом. Я не могу найти в нашем языке для него другого слова. Кажется, никто не помнит, насколько стар этот дом. Данные об этом могут быть где-нибудь в записях, но многие исторические материалы утеряны. Религиозные традиции, которым он обязан своим существованием, практически вымерли. Здание было заброшено на годы.
Я подумал: какие убеждения держали здесь исконных обитателей этого места? Что заставило их потерять веру и покинуть его?
— А сейчас? — спросил я, когда Бабушка остановилась перед запертой дверью. Дверь открылась, хотя она не прикасалась к ней. Я не заметил фотоэлемента.
— Большую часть времени Бабушка здесь одна. Она — ойазин. Это что-то вроде «памяти», или же, в некоторых случаях, «светоча», хранителя традиций.
Бабушка скрылась в дверях, и там внезапно вспыхнул свет.
— А что за ребенка мы видели? — мягко спросила Киссиндра.
Boyно, как обычно, пожал плечами и произнес:
— Временами люди приходят сюда из города и остаются ненадолго, если им нужно выбраться оттуда.
Я вспомнил обстановку во Фриктауне. Должно быть, множество людей желает выбраться оттуда.
— А сколько сейчас здесь людей?
Он покачал головой:
— Не знаю. Я не умею читать мысли. — Он улыбнулся и вошел в дверь.
Бабушка поджидала нас, сидя за низеньким столиком свободной формы, как и все остальное здесь. Тут не было стульев, только циновки вокруг стола. В центре стола в чаше горящий фитиль плавал в тихом озерце лампадного масла, в комнате было светло как днем для моего зрения… для зрения гидрана. Возможно, остальным комната казалась темной. От лампы вился вверх слабый дымок.
Я почувствовал, что наконец расслабился, поняв, что добрался сюда и никто не напал на меня, и Бабушка не вышвырнула меня вон, и на меня не обрушилась сила, которую я даже не мог ощутить, — потенциальная энергия, спрятанная в этих стенах как гневное свечение, ожидающее кого-либо вроде меня, чтобы прийти в действие.
Я глубоко вдохнул, вбирая в себя теплые запахи, которыми была густо наполнена комната. Запахи, которые я никогда не вдыхал, за исключением, возможно, ночи, когда я попал в закусочную Фриктауна через дыру в стене. Запах еды напомнил мне, как я голоден. Я присел на коврик, глядя через стол на старуху. Ее зеленые глаза изучали меня, почти не мигая, пока остальные располагались за столом. Я глотал слюнки, держа руки подальше от стола, не зная, как тут что заведено.
Когда все уселись, Бабушка снова начала говорить, указывая на центр темного, бесформенного деревянного подноса, где полдюжины маленьких керамических чашек окружали приземистый сосуд янтарного стекла. По размеру чашек я догадался, что пить мы будем отнюдь не воду. Возможно, ликер, поскольку алкоголь действует на людей и гидранов одинаково. Возможно, крепкий ликер.
— Она хочет, чтобы каждый из вас взял по чашке, — сказал Воуно. Бабушка указала на меня.
Я дотянулся и чуть было не поднял ближайшую ко мне чашку, но вовремя заметил, что все чашки разные. У каждой была своя форма и свой рисунок, придающие ей определенный характер. Я смотрел на них, чувствуя, как взгляды упираются в мою руку, замершую в воздухе, как тянутся секунды. Эзра подобрал под себя ноги и вздохнул.
Я взял дальнюю чашку, ту, которая мне понравилась больше всех. Это была проверка. Хотел бы я знать, что сказал Бабушке мой выбор, или же ответ был в самом акте выбирания, или же не было вовсе никакой проверки.
Рука Киссиндры протянулась над столом. Она взглянула на меня, затем на Воуно. Тот кивнул. Она выбрала чашку, потянувшись в мою сторону, чтобы поднять ее. Воуно взял следующую чашку — медленно, раздумчиво. Эзра взял ближайшую чашку и нетерпеливо потянул ее к себе, так что она проскрипела по подносу.
Темно-золотой ликер возник в моей чашке, и в остальных тоже. Эзра дернулся. Я услышал сбившееся дыхание Киссиндры. Воуно смотрел в свою чашку, словно ничего необычного не произошло. Интересно, что может вызвать у него проявление каких-либо чувств? Я подавил свое удивление, надеясь, что оно не успело стать очевидным для людей, находящихся в комнате.
Бабушка выбрала чашку, взяв ее в руки, как это сделали остальные. Но я видел, как изменилась чашка: пустая, в следующий момент она была наполнена. Бабушка подняла ее. Воуно поднял свою чашку, и все мы последовали его примеру, а наша хозяйка произносила какие-то слова. Слова ее были напевны, и медленно перерастали в подобие молитвы. Струя бледного дыма от пламени в центре стола стала расплетаться, как шелковая веревка, на тонкие изящные струйки. Я сидел, загипнотизированный, вдыхая аромат ликера, глядя, как отдельные струйки дыма начали кружиться в воздухе.
Образы, созданные дымом, исчезли, внезапно обрезавшись, как песня старухи. Пламя качнулось. Дым поднимался прямо вверх, ничем не потревоженный. Бабушка смотрела на меня через стол, я слышал своё дыхание. Но она отвела от меня глаза, так ни о чем и не спросив. Она с минуту изучала взглядом Эзру — он на нее совершенно не обращал внимания. Дым от огня скользнул в сторону, будто в комнату проник сквозняк, и ударил в его глаза. Он закашлялся и стал разгонять дым рукой.
Воздух в комнате был совершенно неподвижен. Я улыбнулся. Бабушка протянула к нам свою чашку и сказала:
— Намастэ.
Я ответил ей эхом, вместе с Воуно и Киссиндрой! Бабушка отпила немного, мы также поднесли ко рту свои чашки. Я осторожно попробовал напиток, не зная точно, что я пью. Ликер был крепким, как я и предполагал. Я заметил, как увлажнились глаза Киссиндры. Она подняла брови и сделала еще глоток.
