– Вряд ли они смогут продолжать в том же духе. Слишком много народа узнало о домбергах, «Гонг Вселенной» – это серьезно.
– Хотелось бы надеяться. – Поль помолчал, потом, сумрачно глядя на экран с ихлетаками, добавил: – Может быть, я шантажист, обманщик, подлец, но люди-то остались живы, это главное.
– Ты все сделал правильно. А у Лиргисо точка зрения слишком специфическая, чтоб его слушать.
Поль криво усмехнулся:
– Меня спас параграф из полицейского учебника!
– Это как?
– Нам психологию читали, и там было, как себя вести, если ты оказался в зависимости от преступника, а возможностей для самообороны нет. В том числе как взять под контроль насильника – этому учили и девушек, и парней, на всякий случай. Когда он утром пришел ко мне и прозрачно дал понять, что собирается делать, я с перепугу начал шпарить прямо по учебнику, словно изображал все это перед психологами на зачете. Сам не надеялся, что сработает… Он любит показывать, какой он искушенный интеллектуал, а попался на стандартную уловку из учебника психологии для полицейской школы.
– С такими, как он, это иногда бывает.
Поль снова перевел взгляд на экран и сказал совсем тихо, как будто и не хотел, чтобы Тина его услышала:
– Все равно муторно. Я ничего не имею против таких, как он, только пусть они общаются между собой, а меня оставят в покое.
– Мы со Стивом обеспечим, чтобы он оставил тебя в покое.
– Я до шестнадцати лет не умел драться, – заговорил Поль погромче, но без всякого перехода, и Тина поняла, что он собирается что-то рассказать. Одновременно нащупал не глядя лежавший на койке пульт, и «сумерки» стали гуще, темные глаза Поля лихорадочно блестели в этом полумраке. – Ничего, что я свет приглушил? Мне так проще говорить.
– Я и при таком свете отлично вижу.
Сообразив, что Поль не хочет, чтобы она видела его лицо, Тина перевела взгляд на экран с затуманенным рубиконским морем.
– Иногда после занятий в колледже я брал аэрокар, улетал в какой-нибудь незнакомый город и бродил по улицам допоздна. Однажды прилетел в Элакуанкос, и меня занесло в совсем глухие кварталы – так до сих пор и не знаю, что это за место. Каменная набережная канала, старые кирпичные дома, в витринах закрытых на ночь лавок ползают крабы-светляки – в Элакуанкосе таких улиц полно, а на таблички с названиями я не смотрел. Прохожих не было, только двое парней лет двадцати пяти, они шли за мной в течение некоторого времени, но я не обращал на них внимания. Я тогда еще не мог, как сейчас, сразу чувствовать опасность. Точнее, мог, но не умел этим пользоваться.
Тина молча кивнула. Она уже поняла, что Поль расскажет дальше.
– Они говорили с акцентом, какого не бывает у граждан Неза, – то ли нелегалы, то ли туристы. Один завернул мне руки за спину, второй начал расстегивать на мне одежду, а я был полумертвый от страха, не мог ни сопротивляться, ни закричать. Рядом был спуск к воде, ступеньки, и я еще подумал, что потом меня в этом канале утопят. А дальше – совсем как в кино… С неба ударил луч прожектора, и голос: «Не двигаться! Незийская полиция!» Эти два ублюдка бросились бежать – в какую-то подворотню, их не поймали. В общем, я отделался испугом. Полицейским сказал, что меня хотели ограбить. Зря я соврал… По незийским законам преступления против личности считаются самыми тяжкими, и если б я сказал про попытку изнасилования, туда бы вызвали опербригаду, подняли бы все записи с уличных видеокамер, и их бы, наверное, взяли. Но я все это уже потом узнал, в полицейской школе, а тогда просто не хотел, чтобы меня отправили к психотерапевту для реабилитации.
– А что здесь такого?
Тина испытывала облегчение: история оказалась не настолько драматичной, как она ожидала.
– Не хочу, чтобы кто-то посторонний лез в мои проблемы. Я после этого полтора месяца не выходил из дома – боялся, что опять случится то же самое. Симулировал и прогуливал занятия в колледже. Потом понял, что всю жизнь это продолжаться не может. Я был трусом, но достаточно смелым трусом, и решил, что буду ходить с оружием. Карманных денег мне давали достаточно, так что скоро я обзавелся целой коллекцией всяких запрещенных предметов с черного рынка. Помнишь тот бластер-авторучку, из которого я стрелял на манокарском корабле? Это еще не самое крутое, что у меня было, но оружие в кармане от страха не спасало, и я записался в спортивный клуб на рукопашный бой. Тренер со мной намучился: я боялся боли, не умел расслабляться и вообще казался безнадежным. Спасибо, что он меня не выгнал, а продолжал учить. Постепенно у меня стало что-то получаться, а потом вдруг быстро пошел прогресс, и я догнал остальных. Тренер тогда сказал, что для него это реклама – то, что он сумел сделать бойца даже из меня. После этого началось… Я был опьянен свободой и сознанием собственной крутизны, по вечерам слонялся по улицам и дрался с кем попало. Хотелось снова встретить тех двоих, только я бы их не узнал. Совсем не помню их лиц – какие-то смазанные пятна, и все. Это странно, у меня ведь неплохая зрительная память. Бил я тех, в ком чувствовал темное, опасное – тут мои способности «сканера» проявились. И еще тех, кому я нравился, такое я тоже чувствую сразу. Я имею в виду мужчин. Теперь думаю, что это было зря, но тогда я вообще не думал, а просто лез в драку. Ольга точно однажды сказала, я как будто с цепи сорвался. Правда, я ни разу никого не убил и не покалечил, словно какой-то предохранитель срабатывал. И супергероем я не был, мне самому тоже доставалось, постоянно ходил с фингалами, с опухшими скулами. Маму с папой и Ольгу это приводило в ужас, а меня устраивало – когда я так выглядел, на меня меньше обращали внимание такие, как Лиргисо. Вроде как гарантия безопасности… Разборки с геями занимали меня в то время даже больше, чем отношения с девушками, и пока мои одноклассники снимали девчонок, я бродил и выискивал, с кем бы еще подраться. Не знаю, почему меня за все эти подвиги из колледжа не исключили. Не иначе как за примерное поведение в недалеком прошлом. Это был выпускной класс, а потом я в полицейскую школу поступил. И вот что странно: в Элакуанкосе я бывал много раз, и просто гулял, и в патрулях, а ту набережную так и не вспомнил. Как будто она нигде и в то же время везде. Мне от этого как-то тревожно, хотя это ведь не имеет значения.
Он замолчал. Из динамиков терминала доносился еле слышный плеск волн, омывающих бока ихлетаков.
– Это прошлое, – Тина повернулась к Полю. – Теперь и ты другой, и набережную за это время могли реконструировать до неузнаваемости.
– В Элакуанкосе редко что-нибудь меняют, особенно в старых кварталах. Она где-то есть – знаешь, как иголка в ковре, на которую можно случайно наступить.
