- Вон тот, судя по всему, ребенок, - указал Симеон.
Тело, висящее в самом отдалении, находилось на высоте около полутора метров; сквозь тонкую кисею, капюшоном покрывающую лицо, виднелись темные кудрявые волосы. Мысль, пришедшую в голову Найду, вслух высказал Симеон.
- Это не тот ли самый брат твоей кухарки, как там ее?
- Нира. Может, и да. Его никак нельзя срезать? - спросил Найл у Дравига.
Паук вздыбился на стену и протянул вверх передние лапы, одной из них придерживая тело, а другой обрывая волокно, на котором оно болталось. Упавший кокон он аккуратно подхватил в средние лапы. Найл принял от него тело, липкая кисея приставала к пальцам и тунике. Ребенка он вынес на свет и аккуратно опустил на пол. Покрывающая лицо кисея напоминала липкую прорезиненную ткань, и не давалась попыткам ее разорвать. Найл позаимствовал у Сидонии тесак с острым как бритва лезвием и оттянув кисею так, что открылось лицо, затем аккуратно распорол липкие волокна. Лицо было мертвенно бледным, без признаков дыхания. Но когда Симеон содрал тенета, покрывающие руку, Дравиг протянул среднюю лапу к груди ребенка и сказал: "Он жив". Через минуту Симеон поместил большой палец ребенку на запястье и сказал, что прослушивается слабый пульс. Найл положил руку на холодный лоб.
- Есть какой-нибудь способ его оживить? Симеон покачал головой:
- Не знаю. Если это яд, парализующий центральную нервную систему, дело может быть непоправимо. Вон тот, похоже, уже мертв, - он у казал на лицо, заострившееся как череп.
- Это в самом деле так? - спросил Найл у Дравига. Дравиг вздыбился, вытянув средние лапы в сторону покачивающегося тела.
- Нет. Он жив. Здесь живы все, только одна женщина на дальнем конце близка к смерти.
Сидония всполошила их, выкрикнув:
- Вон тот повел глазами!
Она стояла под коконом, свисающим с середины балки, где падающий из двери свет делал видимость более отчетливой. Кокон был невелик - в нем находился какой-нибудь рослый ребенок или подросток. Глаза за покрывающей лицо кисеей были закрыты. Найл внимательно вгляделся, но не смог уловить признаков дыхания.
- Тебе не померещилось?
- Откуда! У него дрогнули ресницы.
Найл обратился к телу, покачивающемуся над головой.
- Если ты меня слышишь, постарайся приоткрыть глаза.
Ничего не произошло. Найл повторил еще раз, медленнее и громче. И вот после долгой паузы ресницы дрогнули - слабо, но явно.
- Я же сказала, он живой, - произнесла Сидония.
- Это не "он",- поправил Дравиг, - это женская особь.
С той стороны бункера донесся взволнованный возглас Симеона. Он разглядывал ящики, сваленные в дальнем конце.
- Что там?
- Опечатано, и стоит гриф, что здесь больничный инвентарь. А ну, дайте сюда тесак, попробую снять крышку.
При взгляде на ребенка, лежащего на бетонном полу, затылок Найлу пронзила острая боль, давая понять, что медальон висит на шее уже слишком долго; Найл снял его и кинул в карман. Облегчение наступило такое, что голова закружилась; он уж забыл, что медальон потребляет столько энергии. В глазах на мгновенье потемнело, а в ушах грянул звон. Найла качнуло; чтобы не упасть, он опустился на корточки, придерживаясь обеими руками за пол.
Через несколько секунд темнота развеялась, и стало видно лицо ребенка. А затем, совершенно внезапно, Найл опешил от пробравшего озноба. Все равно что броситься на дно какого-нибудь ледяного омута, куда никогда не проникает свет. Одновременно начала возвращаться изнуряющая тошнота - как вчера, когда столкнулся с убийцей Скорбо. Возникло странное ощущение, что произошло что-то нехорошее. Найл тревожно вскинулся и с облегчением увидел, что все вокруг по-прежнему: Симеон с Сидонией сообща усердствуют над одним из ящиков, а Дравиг смотрит; было очевидно, что они ничего такого не чувствуют. В проеме открытой двери на фоне вечереющего неба мягкими красками играли цветы как-то странно, будто сквозь рябь знойного марева. А Найла вдруг начал бить ледяной озноб, такой, что пришлось стиснуть зубы, чтобы не клацали. И еще чувствовалась собственная уязвимость, будто слой кожи удалили, и обнажились все нервные окончания.
Солнце снаружи казалось бесконечно обманчивым, а усталость одолела такая, что не хватало сил подняться на ноги. Жутко захотелось лечь на пол и закрыть глаза. Но Найл почуял, что стоит поддаться соблазну - и все, замерзнет до смерти. Только с помощью судорожного усилия воли он смог медленно распрямить спину, опереться на руки и колени, и лишь затем, пошатываясь, встать на ноги. При этом он снова почувствовал, что вот-вот лишится чувств, но подавил в себе тошноту и, одолев, расстояние в полдюжины шагов, вышел на солнце.
Это было равносильно погружению в теплую ванну. Тепло показалось таким же пугающим и необъяснимым, как несколько секунд назад - холод. Найл глубоко, облегченно вздохнул, схватившись одновременно с тем за ближайший куст, чтобы ненароком не упасть. Впитывая всем телом желанное тепло, он пытался осмыслить происшедшее. Вкрадчивое тепло, которое он сейчас ощущал, было не просто солнечным зноем; это была живительная энергия, от которой быстрее бьется сердце, а кровь наполняется приятным волнением. И холод внутри бункера был не просто холодом; он словно высасывал тепло жизни, наполняя душу темным предчувствием.
Озноб постепенно истаял, и в душе воцарилось успокаивающее тепло. Окружающая живительная энергия воспринималась не иначе как теплый поток, идущий струями вверх от земли. Нервы приятно покалывало, будто по всей коже лопались крохотные пузырьки. Найл стоял, закрыв глаза, и чувствовал, как земля сочится какой-то энергией, неведомо как преобразующейся растениями и цветами в невесомую взвесь. Вот почему ощущение такое, будто стоишь возле игривого фонтана.
И все-таки что это за полярность, от которой внутри бункера резко падает жизненный тонус, а снаружи опять приходит в норму? Теперь, восстановив силы, Найл проникся любопытством. Чутко насторожившись, он перенес ногу через порог бункера. Как и ожидал, ощущение напоминало бросок в ледяную воду. Вместе с тем наблюдалось существенное различие. Когда входишь в воду, холод прежде всего сковывает ступни и голени. А тут, чувствовалось, сначала окатывало голову и плечи, будто ледяной ветер задувал сверху. Еще один медленный шаг вперед, и холод охватил темя, от чего кожа сжалась так, будто волосы встали дыбом. Еще один шаг - через силу - и зазнобило затылок, шею, плечи. Поскольку Найл стоял теперь прямо под центральной балкой, под которой болтались коконы, сам собой напрашивался вывод, что холод так или иначе связан с телами. Это подтвердилось, когда он сделал еще один шаг, и холод пополз сверху вниз по спине. Лишь призвав все самообладание, Найл развернулся и двинулся под коконами назад; ощущение такое, будто идешь голый под ледяным ливнем.
