- Наш комитет - это только начало, - не смутился Иван Иваныч. - Главное - подать пример, а затем, я уверен, подобные комитеты станут образовываться по всей стране, от Находки до Бреста, и вот тогда наступит черед создания общенационального комитета спасения. Это будет подлинноедвижение снизу!
"Нечто подобное я где-то уже слышал, - задумался я... и вспомнил. - Занзибаров!"
- Скажите, Занзибаров тоже входит в этот комитет? - спросил я.
- Занзибаров покончил жизнь самоубийством, - ответил Иван Иваныч, скорбно поджав губы.
- Как? - вылетело у меня от неожиданности.
- Повесился, - коротко ответил он.
Это известие потрясло меня. Я попытался представить, как лучезарный Занзибаров, из всех пор которого струилась заразительная жизненная энергия, натирает бельевую веревку куском хозяйственного мыла, разящим животным жиром... Нет, я не мог представить себе этого! Да, с этими КМС-овцами шутки плохи, если уж они переломили хребет такому зубру, как Занзибаров (я ни на йоту не сомневался, что дело не обошлось без их участия). Интересно только, чем он им не угодил? Может, тем, что был против пролития крови?
- Вы, наверное, полагаете, что одряхлевшие коммунисты и "краснобаи" из парламента добровольно сдадут власть? - задал я вопрос с дальним прицелом.
- Борьба за власть неизбежна, - согласился со мной Иван Иваныч, - но мы не хотим, чтобы в этой борьбе были человеческие жертвы, поэтому мы и призываем вас на нашу сторону.
- Не совсем понимаю, - отозвался я.
- Народ успел разувериться во всяческих партиях, организациях и движениях. Последняя его надежда - на небо. Вас еще не видели в лицо, но уже слагают о вас легенды, описывают в газетах ваши подвиги - не беспокойтесь, не реальные, - успокоил он меня, - у вас уже появились последователи, и вашим именем расписаны все стены домов в Углове. Всс, что вы ни скажете народу, будет им воспринято как великое откровение, потому что ваши слова упадут в благодатную почву...
"Уж не приложил ли свою руку КМС к культивации этой почвы?" - подумалось мне.
- Если выступлю я, - продолжил Иван Иваныч, - то это приведет лишь к расколу населения на враждебные лагеря, часть будет "за", часть - "против", и о последствиях такого раскола можно лишь догадываться. Но если выступите вы, за вами пойдет подавляющая часть народа, верьте мне. Каждый отдельно взятый человек относится к пророкам и мессиям с долей скептицизма, но у толпы - своя психология, ей нужен вожак, нужен лидер, за идеи которого и умереть не страшно... Но до этого, надеюсь, дело не дойдет, - поспешил он поправиться.
- Скажите честно, - попросил я, - вы считаете, что я на самом деле мессия?
- Если честно, то меня это не интересует, мой дорогой, - не замедлил с ответом Иван Иваныч. - Но, по-моему, мессия узнается по своим делам. Если вы действительно выступите перед народом с обращением, то вы на самом деле станете мессией!
- Что же я должен сказать в этом обращении?
- Все, что угодно, но в конце не забудьте добавить, что впредь деятельность всех партий, включая КПСС, приостанавливается, парламент распускается и вся власть переходит к КМС. Всего три пункта. Очень просто.
- А если я откажусь?
- Давайте говорить прямо, - улыбнулся, сгибая губы подковкой, Иван Иваныч. - На карту поставлено многое, и даже не наши с вами судьбы и не судьба Угловского района, а гораздо шире... Здесь уже не до шуток. Я не хочу вас запугивать и тем более шантажировать, но давайте разберем два варианта. Вариант А: вы выступаете с обращением к народу, становитесь, тем самым, полноправным мессией, и вам прощаются все ваши человеческие грехи. Вариант Б: вы отказываетесь выступать, доказывая тем самым лишь свою мессианскую "профнепригодность", и с васспрашивают как с обычного простого смертного, по всей строгости закона. А преступления за вами числятся тяжелые...
- Тяжелые? - невольно переспросил я, будто и впрямь только что узнал о своих преступлениях.
- Попытка изнасилования в поезде малолетней Прохоровой = это раз, - посмотрел он на меня в упор. - Покушение на жизнь гражданина Стрельникова - это два.
- Покушение?! - я чуть было не подпрыгнул на стуле от радости, узнав, что тот самый паренек жив.
- Рано радуетесь, - вытянул губы в прямую линию Иван Иваныч, сообразив, что допустил тактическую ошибку. - Он, между прочим, до сих пор лежит в реанимации в бессознательном состоянии, и если он умрет.. а он ведь может умереть, не так ли? - Иван Иваныч с трудом подавил в себе улыбку, торжествуя блистательное исправление ошибки. - Так вот, если он вдруг умрет, вас будут судить за умышленное убийство, а это, извините, пахнет высшей мерой наказания.
При последних словах Иван Иваныч все же не смог сдержать в себе легкой улыбки, и во мне возникло жгучее желание вмазать "крюком с правой" по его ярко-замечательным губам, чтобы сложить их в горестную трубочку под правым ухом.
- Я подумаю, - процедил я сквозь зубы, поднимаясь со стула.
- Только думайте, пожалуйста, быстрее, - совсем уже рассмеялся Иван Иваныч. - На 12 часов дня в городе назначен митинг, и я очень надеюсь, что вы на нем выступите.
Пожелав мне "спокойной ночи и приятных сновидений", Иван Иваныч кликнул караулившего под дверью седого, и тот отвел меня в небольшую комнату на том же втором этаже, всю обстановку которой составляли кровать и тумбочка. Седой, не прощаясь, вышел, и с другой стороны двери клацнул ключ в замке. Я остался один взаперти. Что делать? Бежать? Да, бежать, и как можно скорее! Я распахнул окно и, глотнув освежающей прохлады, выглянул во двор: внизу выгуливал поджарую овчарку слоноподобный охранник, кажется, один из тех, с которыми я ехал в машине. Обернувшись на шум раскрытого окна, собака предупреждающе зарычала, а охранник и не дернулся, демонстративно проигнорировав мои тщетные поползновения. Пути к отступлению отрезаны! Что делать??? Закрыв окно, я еще раз внимательно осмотрел комнату и увидел другую дверь, помимо входной. Неужели, черный ход?! Но нет, моя наивная надежда тотчас лопнула: за этой второй дверью оказался совмещенный санузел. Таким образом, я зашел в тупик и решил сначала принять горячую ванную, а уж потом - кардинальное решение. Налив воды, я погрузился в нее по самый подбородок и пустился в размышления.
"Да-а, - сказал я себе, - эти КМС-овцы - совсем не овцы, они, похоже, ребята не промах. Им нужен мифический мессия, чтобы загрести жар его руками, а в случае провала своей затеи -свалить на него всю ответственность. "Мессия? Какой мессия? = сделают они удивленные лица. -Говорил от нашего имени? Нет, мы его не уполномочивали. Должно быть, это какой-то сумасшедший, страдающий манией величия. А может, и авантюрист с преступным прошлым..." Свалить все на "самозванца" - как это выгодно... и гнусно! Нет, они не дураки, и не случайно начали обрабатывать меня чуть ли не в последнюю минуту: никто не должен знать о нашей связи. И, в то же время, такие люди любят действовать наверняка, поэтому они не оставили за мной свободы выбора: если я откажусь, они сделают свое дело сами, хотя и с меньшими шансами на успех и с большими жертвами, а меня, как неудавшегося мессию, отдадут под суд за убийство (паренек при таком развитии событий не выживет - это ясно), и тогда мне грозит расстрел. Обычно за такие преступления, совершенные впервые, дают, по-моему, от 10 до 15 лет, но тут, опять-таки, случай не совсем обычный, ведь имнужно убрать свидетеля заговора, и это будет не трудно сделать, обладая властью. Высшая мера наказания... "Высшая!" Это слово как-то особенно мерзко звучит в сочетании с двумя другими, будто кто-то глумится над обреченным на смерть человеком. Преступника ставят к обшарпанной пулями стене, зачитывают простуженным голосом приговор, целятся в него мутным с похмелья глазом, дергают спусковой крючок... И все это называется высшей мерой! Я не хочу такой высшей меры!" - чуть не закричал я вслух, холодея сердцем в горячей воде.
