И - о, чудо! — вот так, потихоньку мы одолели первую ступеньку, первые сто пятьдесят восемь метров (я посмотрел на счетчике веревочной катушки), и плавно сползли на ледовую перину уступа, где уже давно мирно покоились наши вещи, дожидаясь нас. Я помог Наймарку и Норме, высвободил оставшиеся штыри, и мы устроили небольшой привал — просто чтобы перевести дух.
— Вива Кастеллано! — провозгласил я. — С ледорубами да ступеньками мы бы проделали этот путь куда скорее и сейчас уже возлежали бы у подножия…
— Мы еще не спустились, — перебила меня Норма, — это лишь первый уступ…
— Самый трудный, с ветром, — откровенно радовался Наймарк. — Ниже должно быть легче.
Но ниже не стало ни легче, ни трудней, разве что слегка светлее от разыгравшегося не на шутку северного сияния — блики так и ходили по глазурованным стенам. Мы спустились на второй уступ гораздо скорее, хотя он был и больше первого — сто восемьдесят два метра.
— Хороший темп даже для профессионалов, — похвастался я, спуская груз уже к подножью.
Мешки покатились по отлогому основанию уступа, а мы опять выстроились в ту же цепочку — трое наискось по склону — и поползли вниз…
До основания оставалось еще метров семьдесят, когда это произошло. Помню, я только услышал вскрик Нормы — и она тут же, набирая скорость, ааскользила по стене, а Наймарк, который находился ниже и правее, вдруг рывком подался влево — подхватить ее собирался, что ли, — и в следующий миг они, сплетясь клубком, промелькнули мимо меня. Последняя мысль перед тем, как выдернуло и мой штырь: «Надо было мне стать замыкающим!» И мы понеслись по ледовой стене — вниз, вниз, вниз, быстрее, быстрее, быстрее, и лишь где-то в позвоночнике, который вот-вот сейчас хрустнет, брезжила, трепетала искорка сознания. Нас подкинуло на ледяном гладыше, где стена плавно переходила в подножье, и понесло по крутому, слегка заснеженному склону в вихре морозной пыли. Не помню, кричали мы или нет, — все забивал свист ветра в ушах.
Раз! - и наша куча мала ударилась обо что-то и как бы увеличилась, наросла — ах да, это мы налетели на баулы и палатку, — и свистит дальше, но будто потише, да и снега все больше на пологом склоне — и вот мы, вздымая гигантские буруны снега, тормозим, останавливаемся в глубоком сугробе возле большого черного валуна. И некоторое время лежим неподвижно в безмолвии, лишь слышны стопы Наймарка — как выяснилось, он сломал руку. Мы с Нормой отделались синяками.
В методе Кастеллано не было прокола, сбой произошел, когда Норма случайно включила свой штырь вместо верхнего, уже извлеченного: обычная ошибка начинающих, как говаривал инструктор-альпинист. Эта ошибка могла стоить нам всего.
Норма занялась Наймарком, а я собирал разбросанные по склону вещи. Мы еще молчали, постепенно приходя в себя. Здесь, внизу, было не так ветрено, здесь вообще было как-то иначе; потом до меня дошло, в чем разница: здесь под нами была земная твердь — заснеженная, заледенелая, но все же земля. Мы спустились с ледника.
* * *
— Так это и есть тот самый прославленный Скалистый барьер?
Да, теперь можно было с усмешкой глядеть на эту полукилометровую толщу льда, нависшую над нами своим отполированным уступчатым боком. Только что она выпустила нас из своих когтей, поиграла слегка и выпустила. Здравствуй, долина реки Изанга!
Долина этой тропической реки утопала в глубоком снегу и была завалена огромным количеством валунов, скальных обломков. И хотя вокруг стоял все тот же морозный мрак, стало казаться, что здесь и теплее, и светлее, появилось чувство чуть ли не возвращения в родные места — вот ведь какой малости иной раз достаточно. Норма взяла руку Наймарка и велела мне:
— Подержи-ка его!
Я взял старика за плечи. Наймарк выглядел бледным, но бодрым.
— Держи крепче… — И Норма с видимым усилием оттянула ему кисть. Вот тут-то Наймарк и потерял сознание (к чему шло весь день), а мы с Нормой быстренько наложили ему шины из походной аптечки.
— Ну а ты как себя чувствуешь? — спросил я у Нормы.
— Как обычно. Хоть сейчас вперед, вот разве что Эл…
— Да, немного не повезло ветерану. Хотя могло быть куда хуже…
— Это я во всем виновата, — потупилась Норма, — все пострадали из-за меня…
— Брось терзаться, в следующий раз замыкающим пойду я. А пока давай ставить палатку.
С того ночного случая у нас с Нормой установился какой-то поверхностный, прохладный тон в разговоре, да и вообще что-то надломилось в наших отношениях: ведь если очевидно скрытничаешь с близким человеком, то какая же это близость? Но я надеялся, что совместная забота о покалеченном товарище нас как-то помирит.
— Давай ставить, — отозвалась Норма.
Где там — давай! В комфорте нашей длительной поездки на кухонном снегоходе мы почти начисто утратили все навыки походной жизни, что так прочно укоренились в нас до встречи с ночниками. Да и вещи были разбросаны и перепутаны, найдешь колышки — шеста нет, шест обнаружился — пропал снеговой поддон, и тому подобное. Наконец палатка была установлена (даже очнувшийся Наймарк принимал в этом посильное участие), и я зажег походный таганок. Мы разогрели консервы.
— Сколько у нас еще топлива? — спросил Наймарк за трапезой.
— Канистра. Больше запасов нет, все склады кончились на плоскогорье ночников. Тут, внизу, у Португала нет агентуры, тут вообще население отсутствует.
— Ну да, — вмешалась Норма, — а клиника?
— Клинику здесь разместили именно потому, что этот район должен был стать в перспективе безлюдным — раз, — Наймарк загибал пальцы, — не затронутым ледником — два, и труднодоступным — три. Насчет труднодоступности все уже убедились…
И он покачал свою забинтованную руку. В тот вечер у всех нас было ощущение небывалой усталости и в то же время триумфа — триумфа, хотя мы вовсе не дошли до цели и даже не имели точной ориентации в пространстве, но как-то исподволь возникала уверенность, что сумасшедший рейд будет выполнен. Но, кроме прочих препятствий, еще одна темная точка маячила на нашем горизонте — Португал. Я не удержался и высказал общий вопрос:
— Интересно, где теперь майор?
Наймарк ответил не сразу:
— Я думаю, что он шел с каким-то прикрытием и что его друзья не бросили майора в чистом поле, иначе шансов уцелеть у него — ноль… Однако, как говорится в шахматах, фатальная потеря темпа. Даже если он и уцелел тогда — ему придется все начинать с нуля. Так что мы имеем значительную фору.
Умиротворяюще горел, светился камелек под чайником, но я все посматривал на уровень топлива — он полз вниз, незаметно для глаза, но полз вниз.
— Очень много интересов сходится здесь, в атом деле… — продолжал Наймарк. — Огромные силы столкнулись, что и говорить, и каждый отдельный человек тут — песчинка. Но бывает, бывает такое, что песчинка, попав на вал, может его остановить — огромный вал всего одна песчинка, камешек…
