И в результате вы, мастер Ольгин, проектируете удобный город, Дэн Ши — рациональный, Бебер — красивый, Гасан — здоровый, а мастер Альба — новый.
Тогда как нужен новый, здоровый, красивый, рациональный и удобный.
Чем же я могу взять? Всесторонностью.
Сейчас припоминаю, что первым мастер Бебер навел меня на идею универсальности.
Первым навел, ибо из всех вас он самый односторонний.
Я знаю, что мой соперник — великий знаток античной архитектуры, высочайшей вершины зодчества. Высший знаток высшей вершины! Как превзойти такого?
Но полно, в самом ли деле высшей вершиной был храм, построенный Фидием на холме над Афинами? А если был, почему же потомки не повторяли его во всех городах всех стран и материков? Чего ради сооружали они готические стрелы и нарядные русские луковки, витые мавританские колонны, загнутые крыши пагод?
Зачем творили несовершенное после самого совершенного? От глупости, от тупости, от невежества, от заблуждения, от падения мастерства и вкусов?
Кельнский собор, Нотр Дам де Пари, храм Василия Блаженного, Тадж Махал в Агре, Альгамбра! Это — падение вкуса?
Да нет же, нет, не падение! Новые времена, новые вкусы, новые взгляды, в каждой стране, в каждую эпоху свои.
Но если так, с какой же стати навязывать всем переселенцам из всех стран вкус мастера Бебера? Пусть греки порадуются в каком-то городке Акрополю, а немцы — готике, а турки — минаретам, а китайцы — пагоде.
Для каждого народа — город с родной архитектурой.
Ненавязчивый эталон красоты. Разнообразие.
Многообразие!
Отсюда пошло все прочее. Пикам вашего мастерства, одиноким пикам на плоской равнине, решил я противопоставить живописное разнообразие. Типовая разностильность. Связь с природой, но не обязательно гондвандийской. За городом — Гондванда, в городе — ботаническая родина. Центральный ансамбль — архитектурное прошлое переселенцев: Акрополь, Сита, Ангкор, пирамида, а для новизны, для будущего, не резиновые горы, но центр завтрашней техники, музей следующего века. Главная улица от городского центра — к музею, от сегодняшнего дня — в послезавтрашний. Молодежь тянется к будущему. Там и спорт, там клубы, танцы… там и наука.
Все это сложилось сразу, не мгновенно, но в один вечер, за несколько часов.
Одно к одному, как бы в пазы входило, заранее подготовленные. Главное, стержень нашелся — единство разнообразия. В каждом городке — архитектурный центр, но стили разные; в каждом городе — ботанический сад, растения разные; везде полигон XXII века, на каждом полигоне — свои чудеса. Все это мелькало в голове, хороводилось: башни, купола, шпили, маковки. Такой силуэт, такой, еще и такой! Хотелось включить десяток дисплеев, тут же наброски делать. Лицо горит, кровь стучит в висках, грудь ширится. Кажется, будто хмельного выпил, будто на гору взошел, вершину попираешь, будто девушка, глаза опустив, сказала долгожданное: «Да, люблю!»
Не разрешил я себе схватиться за перо, заставил себя лечь в постель, хотя спать не хотелось совсем. Заставил лечь, потому что не доверял вдохновению.
Когда несет по течению, не очень разбираешь, что там мелькает в кустах на берегу. Впереди радуга, радуга, только и видишь радугу. Но утром на свежую голову начинаешь понимать, что радуга освещала только радужное. Мысли склонны перескакивать препятствия, им прямая дорога необязательна. Прыжок в сторону — и несутся по другим рельсам.
Но и на свежую голову проверил я свой подход. Решил: стоит положить в основу.
Однако!
На основе той предстоит работа. А многообразие многотрудно. Емко. Трудоемко.
Вы, мастера, представляете на конкурс один типовой ансамбль, а я — много.
Сколько? Штук шесть, по меньшей мере. Например: античный, готический, мавританский, русский, индийский, китайский. Вы проектируете один типовой домик, я — шесть. У Альбы — одна резиновая гора, у меня — шесть полигонов будущего. Ну, не шесть, но три-четыре нужно.
Итак, шестикратная работа. Ну, с шестью замыслами я справлюсь. Главное, мыслю быстро. Сразу вижу изъяны. Но ведь все еще нужно просчитать и изобразить.
Нужны дельные помощники. Подсказать-то я им подскажу, важно, чтобы понимали и выполняли образцово.
Еще важно, чтобы не мешал никто.
Мешать могут, из практики знаю, и подчиненные. Тут неразрешимое противоречие.
Желательно, чтобы помощники были самостоятельны. Поручил — сделали, принесли.
И желательно, чтобы они были не чересчур самостоятельны, не своевольничали бы, чтобы не приходилось мне тратить часы, спорить до пены на губах, доказывая, что мой проект надо делать по-моему. Нашел я выход из положения. У нас разрешается брать младших с повышенным испытательным сроком — четырехмесячным.
Тут тройная выгода: во-первых, есть возможность из многих отобрать самых полезных, самых старательных и самостоятельных; во-вторых, кроме старательных и самостоятельных, работает на тебя двойной комплект — постоянные и стажеры.
Есть еще и третья выгода: отвергнутые не зря сидели свои четыре месяца, старались, что-то предлагали, вложили, все это в мастерской остается.
Но больше опасался я, что мешать будут сверху, и в особенности самые благожелательные.
Начальнику своему и учителю мастеру Нкаму понес я идею с самого же начала.
Ждал оценки, как школьник в глаза заглядывал: что же скажет мой мудрый наставник?
Вижу, улыбается. Вижу, кивает головой одобрительно. И соглашается на просьбы.
Согласен избавить от текущих заказов. Согласен насчет стажеров. Как же иначе?
Победа на конкурсе — честь для мастерской. Честь для всей нашей страны.
Столько веков унижали нашу расу, хочется же преодолеть комплекс неполноценности. Вот мы какие — и на всемирном конкурсе побеждаем!
Но насторожился я. Слышу: в советах Нкаму проскальзывает «мы». И даже «я»! «Я взял бы на себя… Я смог бы… Мне интереснее было бы…» Казалось бы, естественно: Нкаму — мастер, Нкаму — учитель, Нкаму — глава мастерской. Его мастерская работает на конкурс — как обойтись без его участия? И что же получится? Идея моя, но при его участии, проект мой и уже не мой, под его руководством, его подпись первая. К тому же не такой человек Нкаму, чтобы ограничиться подписью. Он будет активно вмешиваться, работать, руководить.
