По этой же причине покупатели из каравана с неодобрением слушали Крозета, который с жаром расхваливал свой товар.
– Это скребок для панциря, – объяснял он, переворачивая серый, будто из кости вырезанный клиновидный предмет. – Вертуны вычищали им омертвевшую органику из щелей между пластинами. Мы полагаем, вертуны занимались этим не в одиночестве, а на миру – вроде того, как обезьяны ищут друг у дружки блох. Возможно, это давало расслабляющий эффект.
– Грязные скоты…
– Ты про обезьян или про вертунов?
– И про тех, и про других.
– Спокойно, приятель. Вертуны помогают вам заработать на хлеб с маслом.
– За это, Крозет, мы можем дать тебе только пятьдесят экуменических кредитов. И никак не больше.
– Пятьдесят экю? Да вы издеваетесь.
– Сей гнусный предмет служил гнусным целям. Пятьдесят экю за него… даже слишком высокая цена.
Крозет покосился на Рашмику. Она уже приготовилась, и даже мимолетного взгляда оказалось достаточно. Заранее оговоренная система знаков была очень проста: если покупатель действительно не может или не собирается платить больше, она переместит лист бумаги поближе к середине стола. А коли это блеф и стоит поторговаться, она придвинет бумагу к себе. Не получилось разгадать реакцию покупателя – значит к бумаге девушка не притронется. Впрочем, такое случалось нечасто.
Крозет относился к ее мнению очень серьезно. Если повышать цену не имело смысла, он не тратил сил и соглашался. Но когда клиенты хитрили и жадничали, он не давал им спуску.
На этих первых торговых переговорах клиенты пытались его обмануть. После довольно продолжительного и жаркого спора с взаимными упреками и уступками стороны наконец пришли к соглашению.
– А ты своего не упустишь, – мрачно сказал покупатель, выписывая Крозету чек на семьдесят экю, которые имели хождение только на территории каравана.
Аккуратно сложив чек, Крозет убрал его в карман рубашки:
– Приятно иметь с вами дело, парни.
У него был еще один панцирный скребок, а кроме того, несколько артефактов самого загадочного свойства. Каждый раз Крозет являлся на торг с новым товаром, который помогала нести Линкси или Кулвер. Но все это были предметы домашнего обихода. Оружие вертунов попадалось редко, и оно, похоже, имело только церемониальное назначение, зато и стоило дорого. Как-то раз Крозет продал каравану нечто похожее на стульчак от унитаза, и выручить тогда удалось тридцать пять экю. Этого хватило только на новый сервомотор.
Рашмика старалась не слишком сочувствовать Крозету. Если он хочет заполучить находки поинтереснее, за которые отваливают трехзначные или четырехзначные суммы, ему следует изменить свое отношение к Равнине Вигрид. А раз плохо умеет ладить с людьми, пусть довольствуется остатками.
Торговля продолжалась два дня. На третий день покупатели вдруг потребовали, чтобы Крозет пришел с товаром один. Неужели разгадали уловку? Насколько было известно Рашмике, не существовало закона, запрещающего помощь экспертов, способных оценить, врет человек или нет. Может быть, она просто не понравилась помощникам квестора, ведь и раньше многие чувствовали себя неуютно в ее присутствии.
Но ей было все равно. Она помогла Крозету заработать побольше, ее плата за проезд несколько превысила сумму, которую он выручил за полученный от пассажирки артефакт вертунов. Да и как не отблагодарить? Ведь ее ищет полиция, а значит, он сильно рискует.
В общем, ее совесть чиста.
Попытка перевести Хоури из помещения, где находилась капсула, в подготовленный лазарет встретила жесткий отказ.
– Никаких осмотров, – сказала Ана. – Все, что мне нужно, – это лодка, какое-нибудь оружие, инкубатор и кто-нибудь умеющий обращаться с ножом.
– С ножом умею обращаться я, – сказал Клавэйн.
– Прошу отнестись к моим словам серьезно. Вы же доверяли Илиа?
– У нас было соглашение. Доверие ни при чем.
– Но вы прислушивались к ее словам?
– Пожалуй.
– Она доверяла мне. Этого недостаточно? Клавэйн, я не прошу слишком многого. Не требую отдать мне этот мир.
– Я обдумаю твою просьбу попозже, – ответил он. – Но только после того, как тебя осмотрит врач.
– У меня нет времени, – возразила Хоури, но по голосу было понятно, что ей надоело спорить.
В лазарете их ждал доктор Валенсин и два медицинских серворобота со склада центральной хозяйственной службы – с лебедиными шеями, стандартного для медтехники тускло-зеленого цвета, передвигающихся с шипением на воздушных подушках. Из их стройных, похожих на шахматные фигуры тел выдвигались многочисленные специализированные манипуляторы. Врачу приходилось присматривать за этими устаревшими, изношенными механизмами – предоставленные сами себе, они имели дрянную привычку глючить и переключаться в режим аутопсии.
– Не люблю роботов, – буркнула Хоури, с заметной тревогой глядя на приближающиеся аппараты.
– По крайней мере, в этом наши вкусы совпадают. – Клавэйн, повернувшись к Скорпиону, понизил голос: – Как только доктор Валенсин предоставит нам результат осмотра, нужно будет переговорить с остальным руководством. Думаю, прежде чем куда-то плыть, ей нужно отдохнуть. А пока никому ни слова.
– Думаешь, она не лжет? – спросил Скорпион. – Про своего ребенка и Скади?
Клавэйн смотрел, как Валенсин помогает пациентке улечься на смотровую кушетку.
– У меня ужасное предчувствие, что она говорит правду.
После медицинского осмотра Хоури уснула мертвым сном. Она проснулась только раз, перед рассветом, позвала одного из ассистентов Валенсина и снова потребовала помощи в спасении своей дочери. Медик вколол еще одну дозу успокоительного, и Хоури проспала три или четыре часа. Время от времени она вздрагивала, двигала руками и возбужденно бормотала, но разобрать слов было невозможно. Только поздним утром она наконец полностью пришла в себя.
К тому времени, как доктор Валенсин решил, что Хоури готова принимать посетителей, над лагерем разразилась буря. Небо стало темно-сизым, с мраморными прожилками перистых облаков. «Ностальгия по бесконечности» тускло-серо поблескивала в море, недавно высеченная из гранитной скалы.
Клавэйн и Скорпион расположились по сторонам койки. Отличие состояло в том, что свинья сидел, положив руки на спинку стула перед собой.
– Я прочитал результаты обследования, – начал Скорпион. – Мы надеялись, что доктор успокоит нас, диагностировав психическое расстройство. К сожалению, ты не сумасшедшая. – Свинья потер переносицу. – И теперь у меня здорово болит голова.
Хоури села в кровати:
– Извините, если доставляю неудобства, но нельзя ли покончить с формальностями и заняться спасением моей дочери?
– Мы обсудим это, когда тебе разрешат подняться, – ответил Клавэйн.
– А почему не сейчас?
– Сначала мы должны понять, что происходит. Кроме того, нужно проработать тактические сценарии для всех вероятных ситуаций, связанных с твоей дочерью и Скади. Можно ли рассматривать это как захват заложницы? – спросил Клавэйн.
– Да, – скрипнув зубами, ответила Хоури.
– В этом случае, пока мы не получили от Скади конкретных требований, непосредственная опасность Ауре не угрожает. Скади не причинит вреда своему единственному козырю. Она бездушна и цинична, но не безумна.
Скорпион осторожно поглядел на старика. Клавэйн рассуждал четко и быстро, как обычно, хотя после возвращения с острова сочленитель проспал всего два часа. Скорпион уже был знаком с этим свойством стареющих людей; оно часто раздражало более молодых, усматривающих в нем какой-то подвох. Причина крылась не в том, что у стариков больше сил и энергии, просто их бодрствование и сон с годами все заметнее походят друг на друга и сменяются почти непроизвольно, по прихоти организма. Скорпион попытался представить себе эти бесконечные серые сумерки жизни, сменившие четкое и контрастное чередование дней и ночей.
– Сколько еще мы будем болтать, прежде чем вы решитесь действовать? – спросила Хоури. – Часы? Дни?
– В полдень у нас намечена встреча с руководством колонии, – сообщил Клавэйн. – Если все пройдет гладко, спасательная операция начнется, возможно, еще до заката.
– Вы можете поверить мне на слово, что времени для рассуждений нет вообще?
Клавэйн почесал в бороде:
– Будь твой рассказ чуточку понятней, может, я и поверил бы.
– Я не вру. – Хоури махнула рукой в сторону одного из сервороботов. – Врач сообщил вам, что я полностью здорова?
Скорпион улыбнулся, похлопав отчетом Валенсина по спинке стула:
– Он написал, что галлюцинациями ты, скорее всего, не страдаешь, но осмотр поставил гораздо больше вопросов, чем дал ответов.
– Ты говорила о своем ребенке, – сказал Клавэйн, прежде чем Хоури успела открыть рот, – но Валенсин написал, что ты не рожала. Нет также никаких следов кесарева сечения.
