Ознакомительная версия.
— А барону Феллу мы скажем, что он принимает душ. И это правда.
Душ. Еда. Он так проголодался, что уже даже есть не хотелось, он чувствовал только отупение, слабость и холод.
— Ну что ж, единственное, что я могу сказать, — не выдержала Куин, — что он чертовски неудачная имитация настоящего Майлза Форкосигана.
«Да, ведь именно это я вам и твержу».
Элен покачала головой и не стала оспаривать это утверждение.
— Пошли, — позвала она Марка.
Она провела его в офицерскую каюту, маленькую, но, слава Богу, отдельную. Каюта необжитая, чистая и по-военному суровая. Воздух немного застоявшийся. Наверное, Торна устроили где-то поблизости.
— Я распоряжусь, чтобы с «Ариэля» прислали чистую одежду. И закажу еду.
— Сначала еду — можно?
— Конечно.
— Почему вы ко мне добры?
Вопрос прозвучал жалобно и настороженно — боялся, что все его сочли слабаком-параноиком.
Какое-то время Элен задумчиво молчала.
— Я хочу понять… кто ты. Что ты такое.
— Вы же знаете. Я — клон, искусственно изготовленный. И изготовленный именно здесь, на Архипелаге Джексона.
— Я не имела в виду твое тело.
Он автоматически ссутулился, хоть и знал, что это только подчеркивает его уродство.
— Ты очень замкнут, — заметила она. — Очень одинок. Это не похоже на Майлза. Хотя иногда он бывает и таким…
— Он вообще не человек, а толпа. За ним повсюду таскается целая армия. — «Не говоря уже о чудовищном гареме». — Надо полагать, ему это нравится.
И вдруг она улыбнулась. Марк впервые увидел, как она улыбается. У нее даже лицо стало совсем другим.
— Да, наверное, нравится. — Улыбка погасла. — Нравилось.
— Вы делаете это ради него, так? Обращаетесь со мной хорошо, потому что он бы этого хотел.
Ну разумеется, не ради него самого, а из-за Майлза и его проклятой одержимости братом.
— Отчасти.
«Так я и думал».
— Но главным образом, — добавила она, — потому, что в один прекрасный день графиня Форкосиган спросит меня, что я сделала для ее сына.
— Вы планируете обменять его на барона Бхарапутра, да?
— Марк… — Ее глаза потемнели от странной… иронии? Жалости? Он не мог разгадать ее взгляда. — Она спросит, что я сделала для тебя.
Резко повернувшись, она оставила его одного в каюте.
Он принял самый горячий душ, какой только можно было в такой крошечной кабинке, а потом долго стоял в жаре воздушной сушилки, пока кожа у него не покраснела, и только тогда его перестало трясти. От усталости кружилась голова. Выйдя из душа, он обнаружил, что кто-то заходил в его каюту и оставил еду и одежду. Он поспешно натянул нижнее белье, черную дендарийскую футболку и серые брюки из корабельного трикотажа, принадлежавшие его родителю. А потом набросился на обед. На этот раз ему не предложили специально нейсмитовские лакомства — это была стандартная готовая еда, предназначенная поддерживать на должном уровне энергию крупного и физически активного рядового. Отнюдь не гурманский стол, но зато впервые за несколько недель у него на тарелке оказалось достаточно еды. Он проглотил все, словно та фея, которая доставила обед, может вновь появиться и все отнять. До боли набив живот, он кинулся на кровать и лег на бок. Его больше не трясло от холода, слабость и неуверенность, вызванные пониженным содержанием сахара в крови, тоже прошли. Но какое-то психологическое эхо прошедших событий все еще раскатывалось по его телу, словно черный прилив.
«По крайней мере тебе удалось вывести клонов».
«Нет. Это Майлзу удалось вывести клонов».
О черт…
Этот полупровал вовсе не походил на триумф, о котором он мечтал. Ну а какими он представлял себе последствия? Плетя свои отчаянные интриги, он фактически никаких планов и не строил — кроме возвращения на Эскобар с «Ариэлем». Да, именно так он все и представлял — вернуться на Эскобар, с улыбкой и клонами под крылышком. Ему очень отчетливо виделась картина встречи с разъяренным Майлзом, но тогда Майлз уже не смог бы его остановить, отнять у него победу. Он почти ожидал ареста, но собирался пойти смело посвистывая. Чего же он все-таки хотел?
Избавиться от чувства вины, что он единственный, оставшийся в живых? Разбить то старинное проклятие? «Никого из тех, кого ты знал тогда, уже не осталось в живых…» Он считал, что им движет именно это — если он вообще думал о том, что им движет. Может, все было не так просто. Он хотел от чего-то освободиться… В последние два года, избавившись от Сера Галена и комаррцев благодаря Майлзу Форкосигану и расставшись с самим Майлзом на рассвете на улице Лондона, он не нашел того счастья, о котором мечтал, томясь в рабстве у террористов. Майлз разбил только физические цепи, сковывавшие его: другие, невидимые, врезались в его плоть так глубоко, что вросли в нее.
«На что ты рассчитывал? Что, если будешь таким же героем, как Майлз, к тебе и относиться будут, как к Майлзу? Что они вынуждены будут тебя полюбить?»
И кто такие «они»? Дендарийцы? Сам Майлз? Или, за Майлзом, те грозные и манящие тени: граф и графиня Форкосиган?
Образ родителей Майлза был нечетким, размытым. Ненормальный Гален изобразил их, своих ненавистных врагов, как черных негодяев — Мясник Комарры и его ведьма-жена. Но другой рукой он заставил Марка изучать их, пользуясь непроцензурированными материалами: их письмами, публичными выступлениями, частными видеозаписями. Родители Майлза, конечно, люди сложные и отнюдь не святые, но все-таки это не необузданный садист-содомит и сука-убийца, как можно было бы решить из маниакальных излияний Галена. На видео граф Эйрел Форкосиган оказывался просто седеющим коренастым мужчиной: резкие черты лица, пронизывающий взгляд, хрипловатый, красивый голос. Графиня Корделия Форкосиган говорила реже: высокая женщина с темно-рыжими волосами и удивительными серыми глазами, слишком сильная, чтобы ее можно было назвать хорошенькой, но такая уравновешенная и уверенная, что казалась красивой, хотя, строго говоря, таковой не была.
И теперь Ботари-Джезек грозится доставить его к ним…
Он сел и включил свет. Быстрый осмотр каюты обнаружил, что покончить с собой нечем. Ни оружия, ни режущих предметов: дендарийцы разоружили его, когда он вошел на корабль. Прицепить ремень или веревку не к чему. Сварить себя заживо в душе не получится: спрятанный датчик автоматически отключает воду, когда ее температура превышает физиологически допустимую. Он снова лег.
Образ маленького, настойчивого, кричащего человечка со взрывающейся грудью, разлетающейся карминовыми брызгами, медленно прокручивался в его голове. Он изумился, когда понял, что плачет. Шок — конечно, все дело в шоке, вот и Ботари-Джезек так подумала.
Ознакомительная версия.
