Мечта шизофреника – разговаривать с самим собой. И я не намерен отказываться от права получать ответы!
Я боюсь…
Голос в моем сознании был тих, едва уловим. Шепот.
Что?
Я – боюсь.
Убрав руку с безупречно вычищенного пола, я постоял, глядясь в зеркало. А не наблюдают ли за мной сквозь стекло?.. Чушь. Это уж точно чушь.
Чего ты боишься, куалькуа? – ласково, как ребенка, спросил я. – Тебя ведь не страшит смерть. Или…
Догадка была потрясающе правдоподобной!
Ты утратил связь со своей расой? Ты теперь один?
Какой шок, наверное, он испытал! Быть частью целого – и вдруг оказаться отрезанным от мира!
Не надо сочувствия. Ты ошибаешься. Если часть меня станет функционировать автономно – она не удержит разум и погибнет. И ты бы при этом погиб.
Жалость моментально сменилась ужасом и ненавистью. Значит – куалькуа допускал такую возможность? И если бы при полете к Ядру связь прервалось – обезумевшая амеба разнесла бы мое тело изнутри?
Да. Прости. Но вероятность такого исхода минимальна. То, что связывает меня воедино – невозможно экранировать.
Я поймал себя на том, что скрюченные пальцы до боли впились в грудь. Найти, нащупать, выдрать комок чужой плоти…
Успокойся…
– Что тебе надо? Почему ты боишься? – закричал я. – Говори! Я имею право знать!
Врата.
Я замолчал. Кажется, он решил рассказать… Часто-часто колотилось сердце.
Когда мы вошли во Врата… Это было ошибкой.
Почему?
Я…
Пауза. Неужели это, почти всемогущее, существо испытывает сложности с объяснениями? В его распоряжении – сознание такой мощи, какое и не снилось прочим расам. Он ведь и соврать может так ловко, что я никогда не почувствую фальши. Мы не просто на разных ступенях развития, между нами непредставимая бездна.
Я не буду лгать. Я никогда этого не делаю. Я либо молчу, либо говорю. Трудности с формулировкой.
– Ты уж постарайся, – попросил я. – И я постараюсь.
Когда ты вошел во Врата, это было не переносом тебя в пространстве, как поступает раса Геометров.
– Так.
Это было… я предупреждал о трудностях формулирования. Когда ты вошел – это было *постижение*. Нечто *постигло* тебя. Вот так…
Ощущение оказалось непередаваемым. Будто я издал крик – беззвучный вопль, вместивший в себя все, от смутных детских воспоминаний до бритья с помощью куалькуа. На какой-то миг я вспомнил такие вещи, которые давным-давно укрыла милосердная злодейка память. То, что рад был вспомнить. То, что я вспоминать бы не хотел…
Рухнув на пол, больно отбив колени, я жадно втягивал воздух. Нет…
Все – большое. Очень большое. Мир – для великанов. Вот один из них стоит надо мной и протягивает руки.
– Пойдешь со мной?
Кажется – я думаю. Даже трудно понять, о чем, мысли неправильные, непривычные – я думаю не словами, а образами, клочками эмоций, ярких и простых. Видимо, хочу пойти. Очень сильно. До рева. Вот только сказать боюсь. Или стесняюсь. Потому поступаю проще – одной ладошкой хватаюсь за протянутую руку, а другой – за ногу женщины в халате, стоящей рядом. У нее морщинистое, старое уже лицо, в глазах слезинки, но она улыбается. Словно рада за меня. Она хорошая, я ее очень люблю.
Только еще больше хочу пойти с тем, кто протянул мне руку. Да я с ним и пойду, никуда не денусь. Когда большие чего-то хотят, можно плакать, прятаться, все равно будет по-ихнему. Так всегда бывает…
Пол вроде тоже бумажный. А все равно – холодный… и твердый…
Какой ты был тогда молодой, дед. Я тебя помню уже другим. Как сильно ты сдал. Неужели из-за малыша, свалившегося на голову в шестьдесят лет?
«В апреле 1661 г. два иезуита, австриец Иоганн Грюбер и бельгиец Альбер Орвиль направились сухим путем из Пекина в Рим с тайным поручением»…
Зазвонил телефон. Не отрываясь от книжки, я схватил трубку, надавил кнопку.
– Алло!
– Петь?
У меня сразу екнуло в груди.
– Ром?
– Ага. Ты… что делаешь?
Я поджал ноги, втягиваясь в кресло. Отпихнул книжку.
– Ничего. Книжку читаю.
– Интересную? – помолчав, спросил Ромка.
– Угу. Про путешествия.
Нет, неправда, не мог он мне позвонить! Это он был прав, а я – нет. Мне надо было мириться, и звонить Ромке, и сопеть в трубку, стараясь забыть, что расквасил нос своему лучшему… что там лучшему – единственному другу!
– Хочешь почитать? – завопил я. – Заходи! Или вместе почитаем!
– Не, я не могу, – Ромка чуть повеселел. – Тут…
понимаешь… мы с Данилой собрались…
Он понизил голос:
– В тот подвал забраться! Пошли? Данила говорит, что надо втроем…
Как будто больше некому было позвонить! Да знаю я, знаю, я сам хочу помириться!
– Давай! Только завтра!
– А почему?
– Ну, мы с дедом поспорили, кто больше знает об исследованиях Тибета… ну, мне еще надо столько всего прочитать, мы вечером дуэль устраиваем.
Я уже и не рад был, что начал про это говорить. Подумаешь…
ну, проиграл бы я деду, высмеял бы он меня…
– Трусишь просто, – вдруг сказал Ромка.
И что-то во мне, колючее и быстрое, выпалило, прежде чем я успел его поймать:
– Кто бы говорил… плакса…
– А ты сволочь! Сам трус! – выкрикнул Ромка. – Мы Юрку позовем! А ты мне лучше не попадайся!..
Я кинул бибикающую трубку на стол. Потом схватил проклятую книжку и запустил о стену.
Вот и все. Нет у меня больше друга. И не будет никогда.
А вот валяться не надо. Зачем я лежу на полу, в чужой комнате, на чужой планете…
Так и получилось, Ромка. Ты у меня был единственным другом. Может, дед про то и не знал. И не хотел, чтобы мы рассорились. Только… так получилось.
Стыдно-то как… И ведь ожидал я этого. Знал прекрасно, что в первый раз толком не получится. Во всех книгах написано, что вначале мужчина плохо процесс контролирует, этому тоже учиться надо. А такого ловеласа из себя строил…
– Ты меня так хотел? – спросила Ната. Провела ладонью по спине. Она казалась разочарованной, но несильно.
– Да, – хватаясь за спасительную соломинку, ответил я. – Наташка, прости…
– Ой, ну брось, даже приятно, когда парень так тебя хочет. А спорим, я тебя сейчас…
Она засмеялась, навалилась на меня сверху, и неловкость сразу куда-то делась, вновь вернулось желание, почему-то замешанное на мысли – каким теперь будет мир, он ведь изменится, не может не измениться после такого, у меня, наверное, на лице все будет написано… и Лида тоже все поймет… не должен я сейчас о ней думать, это нечестно…
