Ознакомительная версия.
— Не бывает бесполезной работы, — глубокомысленно изрек Карчевский.
—Так маяк же не работает!
—Дело не в результате, а в процессе, — геолог выпустил в воздух струю сигаретного дыма и повернул ко мне голову. — Как, по-твоему, легко ли быть старым, никому ненужным архитектором в умирающем городе, который ты сам же и проектировал?
Я счел умным не отвечать на риторический вопрос.
— Семеныч — хороший мужик, — продолжил геолог. — Правильный. На таких раньше страна держалась. Он для себя никогда ничего не выгадывал, все для людей. Не то, что нынешние менеджеры-потребители, готовые ради личной выгоды ехать на край света.
Я хмыкнул. Это он, видать, про меня.
— Единственное, что ему всю жизнь хотелось, так это быть востребованным. Заниматься делом, от которого зависит что-то важное.
— Поэтому он меняет лампочки в неработающем радиомаяке? — не удержался я.
— Я на тебя посмотрю, когда ты останешься один на один со своей старостью, а результат твоей жизни будет потерян и предан забвению, — геолог вдруг остановился и повернулся ко мне всем телом. — Чем ты тогда будешь цепляться за жизнь? Какую нужду найдешь в себе?
— Почему вы мне «тыкаете»? — вспылил я. — И по какому праву вы постоянно мне хамите?
— Я не хамлю, я так общаюсь, — парировал геолог.
— По-хамски вы общаетесь, — нажал я.
— Ну, как умею, — безразлично пожал плечами геолог.
Я от возмущения не знал, что сказать. Карчевский просто молчал, разглядывая окрестности.
— Кстати, раз вы такой правильный, — наконец произнес я. — О товарище своем, о Степанове беспокоитесь. А чего сами подначиваете его бросить пост в диспетчерской? Говорили же, что он ерундой занимается, что это никому не надо!
— Потому, что если он все-таки и забросит эту вахту, что вряд ли, то это будет его выбор, с которым он примирится. А если ему сказать, что он занимался на протяжении нескольких месяцев пустой работой, да еще и на поломанной станции, это будет для него настоящим ударом. Одно дело, когда ты устал и тебе пора уходить, другое — когда ты зря потратил время, — он повернулся ко мне и панибратски похлопал по плечу. — Все дело в мотивах. Сечешь разницу?
Я дернул плечом, но, немного помедлив, кивнул. В чем-то геолог был прав.
— И вообще, переставай мне «выкать», — указал Карчевский. — Или для этого нужно с тобой на брудершафт выпить?
— Не надо со мной на брудершафт, — усмехнулся я. Раздражение уже улеглось, в груди стало легче, свободнее. Не люблю я конфликты.
— То-то же, — одобрительно кивнул геолог. — Раз выяснили отношения, то пошли дальше.
Человек стоял на краю большой ямы и смотрел вниз. Резная палка, похожая на трость волхва, лежала рядом, небрежно оставленная среди камней. Сам человек, похожий на растрепанного ворона, удерживал на груди развивающийся от сильного ветра шарф, зажав оба его хвоста в кулаке. А вокруг утробно гудели Колодцы.
Я сразу узнал старика, на которого накричал на аэродроме.
Миновав загадочным образом появившуюся детскую площадку, мы прошли мимо нехороших тропинок у стройки, на которые я многозначительно кивнул Олегу. Геолог с задумчивым видом покурил, стоя на тротуаре, но экспериментировать не рискнул, махнул рукой и мы пошли дальше.
Мы прошли еще пару жилых кварталов, абсолютно вымерших и от того жутких в своей неестественности. Миновали аллею со склонившимися над дорогой ивами, которые образовали импровизированный коридор в красно-желтых осенних тонах. Углубились в мрачные коробки цехов заброшенного цементного завода.
За время нашего похода мы не встретили ни одного человека.
Перешли узкоколейку, шурша щебнем покрытия. Обогнули длинный склад с широким подъездным крыльцом и на это город неожиданно кончился. Дальше начиналось практически ровное поле, которое чуть-чуть не дотягивало до гор и где-то там уходило вниз. Через поле тянулась утоптанная проселочная дорога. Я на глазок прикинул расстояние и решил, что до подножия будет километра два — два с половиной.
Именно тут я впервые и услышал этот гул. Сначала не обратил на него внимания, звук шел на грани слуха. Но по мере приближения к источнику, он становился все более назойливым и давящим. Создавалось впечатление, что где-то рядом находится гигантский рой с огромными рассерженными осами. Этот гул не перекрывал другие звуки, не оглушал, он просто заполнял голову, как пустую банку, заставляя слышать все остальное на своем фоне.
Наши отношения с Карчевским не сказать, что стали совсем уж дружескими, но после выяснения отношений некий ледок между нами растаял. Возможно, так виделось лишь с моей стороны, потому как я отдавал себе отчет в том, что в поведении Олега мало что изменилось. Изменилось мое отношение к этому поведению. И сразу же в ином свете увиделся этот хамовитый геолог. Ну ведь правда же, а как себя должен вести настоящий геолог, как не по-простому, не открыто? У меня моментом всплыли образы искателей-первопроходцев, бредущих под тяжелыми рюкзаками в гору. В кедах, в старых ветровках, небритые, пахнущие дымом, злые и вечно голодные. Ночующие в сырых спальниках, вытягивающие товарища из пропасти, угрюмо молчащие у костра. С несгибаемой волей и устремленным вдаль взором ясных глаз. Настоящие геологи, разведчики неизведанных земель. Прямо таки привет из советского романтического детства.
Уж не знаю, насколько соотносился Карчевский с такой породой работников геологических экспедиций, но я навесил на него это образ и тем самым объяснил для себя манеру общения Олега. И сразу же все встало на свои места.
Пользуясь тем, что общение стало легче и веселее, я спросил у Олега про гул. Тогда он и рассказал мне про Колодцы.
Колодцами местные называли круглые провалы в земле, образовавшиеся над бывшим лавовым коридором. Никакой лавы, понятное дело, под землей давно уже нет, зато есть бурная подземная река, от которой в город провели канализацию. Вот движение этой реки, круговорот воздуха в длинных каменных трубах, и создает непрекращающийся гул. Именно поэтому никаких жилых построек рядом нет — мало кто выдерживает долгое пребывание в такой обстановке.
Так мы, разговаривая, дошли до края поля, до места, где начинался уклон вниз.
— Смотри, — довольно оскалившись сказал Карчевский, подводя меня к краю поля. — Вот они, Колодцы.
Я сделал еще шаг и замер, пораженный открывшимся видом.
Когда Олег рассказывал о Колодцах, то я представлял себе провалы в земле, похожие на скальные пещеры, виденные мной в Крыму, на берегу моря. Те пещеры были похожи скорее на трещины, чем на колодцы, некоторые были достаточно широкими, некоторые можно было перепрыгнуть без разбега. Изломанные, с рваными краями, промытые волнами и обтесанные ветрами.
Ознакомительная версия.
