— Вы — Лигум? — спрашивает он, и когда я подтверждаю его предположение кивком, представляется: — А меня зовут Портур…
— Слушаю вас, Портур, — отвечаю я, поворачиваясь спиной к голо-раме.
— Это вы занимаетесь лайнером “Этернель”? — напрямую осведомляется хардер Портур. Своей нетерпеливой прямотой он еще больше походит на мальчишку. Интересно, сколько все-таки ему лет? Двадцать пять? Или сорок три? Может быть, именно про таких говорят — “человек неопределенного возраста”?..
— Что значит — занимаюсь? — притворно удивляюсь я. — Насколько мне известно, лайнера с таким названием больше не существует в природе. А могу я узнать, коллега, чем вызван ваш интерес к моим проблемам?
Он опускает голову.
— Возможно, я покажусь вам навязчивым, — говорит он, — но если вы разыскиваете свидетелей гибели “Этернеля”, то я мог бы вам помочь…
— Откуда вы знаете, кого я разыскиваю? — стараясь говорить как можно мягче, спрашиваю я.
— Так… дошли кое-какие сведения… от кого-то из наших…
— Ну, допустим… И чем же вы могли бы мне помочь?
Портур поднимает голову и с вызовом смотрит мне в глаза.
— Я могу рассказать вам, как погиб “Этернель”, — сообщает он. — Потому что я был на нем в момент взрыва…
Только теперь я догадываюсь, чем испачканы его пальцы. Так называемый “регенератор”, заживляющий ожоги раствор. Вполне возможно, что одними руками он не отделался и что под одеждой у него еще больше фиолетовых пятен на коже.
— И как же вы туда попали? Ведь в списке пассажиров…
— Всё правильно, в списках меня не было. Я сам дал указание комп-регистраторам стереть всякие упоминания обо мне из своей памяти.
— Но зачем? — не понимаю я.
— Вы что — не понимаете? — усмехается он с вызовом. — Корабль взорвался, и погибли люди, много людей, а я… я, как видите, остался жив!..
Я уже все понял, но мне всё еще не хочется верить в правильность своих догадок. Мне хочется, чтобы это была нелепая, глупая случайность, и чтобы он развеял мои подозрения, потому что, если они окажутся справедливыми, это будет все равно что выстрел в упор, только еще больнее и предательски, ведь мы, хардеры, привыкли к тому, что в нас могут выстрелить, но мы не можем допустить и мысли о том, что кто-то из нас может оказаться трусом или сволочью…
— Нет-нет, — опять усмехается он, — я не струсил и не посчитал ниже своего достоинства спасать тех людей… Дело совсем в другом, и я даже не знаю, поймете ли вы — в чем именно…
Мы стоим с ним посреди пустого зала, но ни ему, ни мне и в голову не приходит, что можно выйти из музея в холл, где имеется много удобных кресел, и продолжать разговор сидя. Во время таких разговоров забываешь обо всем.
— Понимаете, Лигум, — продолжает Портур, — я… я растерялся. “Этернель” обратился в облако раскаленного газа за считанные доли секунды, но аварийная ситуация длилась достаточно долго, чтобы можно было попытаться что-нибудь сделать. Целых четыре с половиной секунды…
— Откуда вам это известно? — перебиваю его я.
— Экипаж лайнера успел объявить пассажирам по бортовому селектору, что в двигателе возникла опасная проблема. А потом грянул взрыв… Я израсходовал несколько первых “риплеев” на то, чтобы добраться до пилотного отсека…
“Риплей” на нашем жаргоне означает тот промежуток времени, который хардер вынужден проживать дважды, трижды, сотню раз, чтобы вновь и вновь пытаться избежать своей смерти, от которой его отшвыривает назад в прошлое искейп.
— У меня было всего двадцать секунд, — продолжает Портур. — И я так и не смог ничего поделать, чтобы спасти весь корабль. Мне лишь удалось выяснить, что неисправность очень серьезная и что шансов избежать взрыва практически нет… И вот тогда я встал в тупик.
— В тупик? — не понимаю я. — А спасательный бот? У них был на борту какой-нибудь катер?
Либо мне это кажется, либо в глазах его действительно что-то блеснуло.
— Катер… — тупо повторяет он за мной, как эхо. — Бот… Да, разумеется, бот был… Аж на двадцать мест!.. Но вы можете себе представить, как бы это выглядело? Что я должен был сделать? Ничего не объясняя, приказать пассажирам занять места в спасательном боте? Да, я испробовал этот вариант… После короткой паузы, во время которой каждый пытался определить, не шутка ли это какого-нибудь идиота, возникала жуткая паника, и люди устремлялись к выходу из пассажирского салона буквально по головам друг друга, сбивая с ног женщин и детей. Поверьте, это было очень страшно!.. — Он тяжко вздыхает и отворачивается. — В следующий раз я попробовал выдать происходящее за учебную тревогу. Но тогда они еле шевелились, как вареные мухи, и даже не успевали до взрыва выбраться из своих кресел!.. Я сбился со счета, сколько раз мне пришлось взорваться и вновь ожить, пока не стало ясно: спасти всех — безнадежная затея. Значит, надо было спасать хотя бы часть тех, кто находился на борту корабля…
Портур опять умолкает, и я его не подгоняю. Мне понятно, что он испытал тогда, на борту обреченного на гибель спейсера, и что чувствует сейчас, признаваясь мне во всем.
— Понимаете, какое дело, Лигум, — наконец, продолжает мой собеседник. — Если бы я не был хардером, а обычным человеком, не приученным с детских лет решать сложные моральные проблемы — а самое главное, не высасывать их из пальца, — то я бы, наверное, плюнул на всё, схватил бы первых попавшихся мне под руку пассажиров, приволок и затолкал бы их в бот и благополучно отвалил бы от разлетающегося на огненные куски “Этернеля”… Да, скорее всего, так оно и было бы, и, возможно, меня потом никогда не мучили бы ночные кошмары и угрызения совести, потому что я твердо считал бы: я сделал всё, что мог, и спасибо судьбе за то, что она дала мне хоть такой шанс, ведь могло бы быть и хуже… Но ведь я — хардер, и мне, как и вам, еще в Академии впихнули и в голову, и в душу, и даже в поры кожи привычку постоянно анализировать правильность своих поступков и мучиться сомнениями. Это же, оказывается, очень опасно: быть слишком сложным, Лигум!.. Потому что тогда, на “Этернеле”, я принялся ломать голову, как курсант-первогодок на экзамене по практической этике, над тем, кого же я должен спасать в первую очередь!.. Женщин и детей? Да, но, во-первых, их не так много на борту, а во-вторых, за считанные секунды мне не успеть собрать их всех из разных концов пассажирского салона к спасательному отсеку… Значит, в условиях цейтнота надо решать, кто из окружающих меня людей достоин жить, а кто обречен на смерть? Но разве я — Господь Бог, которому дано такое право? Я же — всего лишь хардер, и я не должен, не имею права решать подобные задачки, а если даже и попытаюсь решить их каким-либо способом, то не будет мне до конца дней моих покоя, потому что я сам буду пожирать себя, как изголодавшийся хищник-мутант, по странной причуде природы лишенный инстинкта самосохранения!..
