— Просто диву даешься: и здесь два смежных города! — говорю я майору Нольтицу.
— Да, но и на сей раз новый город образовался не без участия русских.
— Новый или старый, — отвечаю я, — боюсь, что они будут близнецами тех, что мы уже видели в восточном Туркестане: земляная стена, несколько десятков прорытых в ней ворот, глинобитные хижины и неизменные восточные базары — ни настоящих домов, ни интересных памятников.
И я не ошибся. Даже четырех часов оказалось более чем достаточно для осмотра обоих Яркендов, из которых новый тоже называется Янги-Шар. К счастью, жительницам Яркенда не возбраняется, как то было во времена «дадква» или губернаторов провинции, свободно ходить по улицам города. Теперь яркендские женщины могут доставить себе удовольствие и на людей посмотреть, и себя показать, к великой радости «фаранги» — так называют здесь всех иностранцев. Очень красивы эти азиатки — с длинными косами; в разноцветных ярких одеждах из хотанского шелка, украшенных китайскими узорами; расшитых сапожках на высоких каблуках и кокетливо повязанных тюрбанах, из-под которых виднеются соединенные в одну линию черные брови.
Китайских пассажиров, вышедших в Яркенде, тотчас же сменили другие, тоже китайцы; среди них было человек двадцать кули. В восемь часов вечера поезд трогается.
За ночь мы должны проехать триста пятьдесят километров, отделяющих Яркенд от Хотана. Я побывал в переднем багажном вагоне и с радостью удостоверился, что ящик стоит на прежнем месте. Кинко мирно похрапывал в своем убежище, но будить его я не стал. Пусть грезит о своей прелестной румынке!
Утром узнал от Попова, что мы шли со скоростью обычного пассажирского поезда и уже миновали Каргалык. Ночью было очень свежо. И неудивительно. Ведь путь пролегает на высоте тысяча двести метров. От станции Гума колея поворачивает прямо на восток, следуя приблизительно по тридцать седьмой параллели, той самой, что захватывает в Европе Севилью, Сиракузы и Афины.
За это время мы проехали лишь одну значительную реку — Каракаш. Я видел на ней несколько паромов, а на каменистых отмелях — лошадей и ослов, которых табунщики перегоняли вброд. Железнодорожный мост через Каракаш находится километрах в ста от Хотана, куда мы прибыли в восемь часов утра.
Поезд здесь стоит два часа, и так как этот город уже немного походит на китайский, решил хотя бы мельком на него взглянуть.
С одинаковой справедливостью можно сказать, что Хотан — мусульманский город, построенный китайцами, или китайский, построенный мусульманами. И на домах, и на людях заметен отпечаток того же двойственного происхождения. Мечети похожи на пагоды, а пагоды на мечети.
Потому я нисколько не удивился, что супруги Катерна, не захотевшие пропустить случая впервые ступить на китайскую землю, были заметно разочарованы.
— Господин Клодиус, я не вижу здесь декорации для спектакля «Ночи Пекина».
— Но мы еще не в Пекине, мой дорогой Катерна!
— Вы правы, надо уметь довольствоваться малым.
— Даже совсем малым, как говорят итальянцы.
— Ну, раз они так говорят, значит, далеко не глупы.
В ту минуту, когда я собираюсь подняться в вагон, ко мне подбегает Попов:
— Господин Бомбарнак!
— Что случилось?
— Меня вызвали в телеграфную контору и спросили, не едет ли в нашем поезде корреспондент «XX века». И когда я подтвердил, телеграфист велел вам передать вот эту депешу.
— Давайте!.. Давайте!
Беру депешу, которая ждала меня в Хотане уже несколько дней. Не ответ ли это на телеграмму относительно мандарина Иен Лу, посланную из Мерва?
Вскрываю депешу… читаю… она выпадает у меня из рук.
Вот что в ней сказано:
Клодиусу БОМБАРНАКУ
корреспонденту «XX века»
Хотан китайский Туркестан
Поезд везет Пекин не тело мандарина, а императорскую казну стоимостью пятнадцать миллионов посылаемую Персии Китай Парижских газетах сообщалось об этом восемь дней назад Постарайтесь впредь быть более осведомленным.
— Миллионы! В так называемом траурном вагоне не покойник, а миллионы!
У меня вырвалась эта неосторожная фраза, и тайна императорских сокровищ тотчас же стала известна всем — и пассажирам поезда, и железнодорожным служащим. Для отвода глаз правительство Персии, по соглашению с китайским, распустило слух об умершем мандарине, тогда как в действительности в Пекин переправляют сокровища стоимостью в пятнадцать миллионов франков!..
Какой я сделал непростительный промах! Каким оказался глупцом, пребывавшем в блаженном неведении! Но у меня не былоповода не поверить Попову, как, видимо, и у него, чтобы заподозрить во лжи персидских чиновников! Да и кому бы пришло в голову усомниться в подлинности покойного мандарина Иен Ау?
Мое репортерское самолюбие, тем не менее, глубоко уязвлено, и полученный выговор очень огорчает. Слыханное ли дело? О том, что происходит на Великой Трансазиатской магистрали, «XX век» в Париже осведомлен лучше, чем его собственный корреспондент, который едет по этой дороге! О репортерские разочарования! Теперь же все узнали, что императорская казна, состоящая из золота и драгоценных камней и находившаяся в руках персидского шаха, возвращается ее законному владельцу, китайскому богдыхану.
Понятно, почему Фарускиар сел в наш поезд в Душаке. Один из директоров компании, заранее предупрежденный о ценном грузе, решил сам сопровождать императорские сокровища до места назначения. Вот почему он так старательно охранял «траурный вагон» вместе с Гангиром и тремя монголами. Вот почему был так взволнован, когда этот вагон отцепился, и так настойчиво требовал вернуться за ним не теряя ни минуты… Да, теперь все объясняется.
Понятно, почему в Кашгаре взвод китайских солдат пришел на смену монгольским стражникам, а Пан Шао ничего не мог сказать о мандарине Иен Лу: ведь такого в Поднебесной империи и не существовало!
Из Хотана мы выехали по расписанию. В поезде только и было разговоров, что об этих миллионах, которые вполне могло бы хватить, чтобы сделать всех пассажиров богачами.
— Мне с первой минуты показался подозрительным этот траурный вагон, — сказал майор Нольтиц. — Потому и расспрашивал Пан Шао о мандарине Иен Лу.
— А мне было невдомек, — ответил я, — зачем вам понадобилось это знать. Сейчас, по крайней мере, установлено, что мы тянем на буксире сокровища китайского императора.
— И он поступил весьма благоразумно, — добавил майор, — выслав навстречу эскорт из двадцати хорошо вооруженных солдат. От Хотана до Ланьчжоу поезд должен пройти две тысячи километров по пустыне Гоби, а охрана путей здесь оставляет желать лучшего.
