— Тригорьев, ты, что ли? Пашка?
— Я, Витя, — сказал Тригорьев почему-то хрипло.
— Ну да, — сказал Синичкин. — А что это с тобой?
— Со мной? — Тригорьев несколько растерялся даже. — А что со мной? Нет, у меня все в порядке, Витя…
— Постарел ты как-то очень, — сказал Синичкин. — Крепко. Болеешь, что ли? Э, да ты капитан уже! Когда успел?
— Потом, — сказал Тригорьев, косясь на Землянина с ассистенткой, что скромно отошли в другой угол, чтобы не мешать друзьям. — Потом, Витя. Ты-то как?
— А что мне! — сказал Витя уже совсем уверенным голосом. — Все о'кей. Только почему я тут в ванне? Мы же вроде с тобой только что в отделении были… Что тут — медвытрезвитель, что ли? Но я-то при чем?
— Успокойтесь, — это уже Землянин вступил в разговор. — С вами ничего страшного не случилось, совсем наоборот. Ваш друг вам все объяснит — попозже. А сейчас скажите: как вы себя чувствуете?
— Это кто там — доктор? — Сев в ванне, Синичкин всматривался в обоих, стоявших поодаль. — Доктор, а чего это я в ванне? Чувствую себя нормально…
— И все же я вас посмотрю. Позвольте, Павел Никодимович…
Сейчас Землянин заговорил уже нормальным своим тоном, и капитан послушно отступил подальше. Девушка же успела тем временем отворить дверцу шкафчика и теперь доставала оттуда форменную милицейскую одежду, заранее принесенную Тригорьевым. Одежда эта хранилась как реликвия у вдовы Синичкина, но отдала она ее без возражений, потому что, как оказалось, была уже не вдовой, но женой — только другого мужа. И это, и многое другое Предстояло теперь объяснить Виктору, и Тригорьев чувствовал, что очень трудно будет сделать это — но никуда не денешься, надо…
— Сейчас вам нужно еще пять минут полежать неподвижно, на этой вот кушетке, — втолковывал Землянин оперуполномоченному. — Потом оденетесь и сможете идти. Ну, попробуйте встать… Сеня, вы можете выйти. Ну, смелей, смелей… Поддержите его, капитан. Теперь шаг вперед…
— Ноги как ватные, — сказал Синичкин недовольно. — Что за чудеса в решете?
— Потом, потом… Еще шажок… И ложитесь. Вот так. Одежда ваша здесь. А мы выйдем, чтобы вас не беспокоить.
Он и в самом деле повернулся к двери и взял Тригорьева под локоть, увлекая с собой. В приемной А.М.Бык вполголоса разговаривал о чем-то с молодым человеком, ведавшим теперь химической книгой. Тригорьев ощутил, что лоб его взмок. Он вытер лоб платком. Землянин сказал:
— Вот оборудуемся, тогда у нас будет специальная палата для приведения клиентов в норму. Наймем врача, медсестру или даже двух… — Он помолчал. — Ну как — интересно было?
Тригорьев немного подумал и признался, не удержавшись от смущенной улыбки:
— Испугался немного — был момент…
— Испугались? Чего?
— Да вот — когда он все не оживал. И у вас выражение лица было такое, словно все идет прахом…
— Серьезно? — Землянин усмехнулся. — Ну, не знаю, может быть, со стороны это так и выглядело. На самом деле это — обычное и неизбежное явление. Тело созрело, но еще не живет. Нет в нем чего-то такого… что мы для простоты называем душой. И вот приходится сконцентрировать всего себя на том, чтобы она — душа — возникла. Как бы призываешь ее войти в тело, одушевить его, оживить. И она входит — чуть раньше, чуть позже… Сегодня это еще быстро получилось, бывает, куда дольше приходится ждать. На эту работу больше всего уходит сил. — Наверное, Землянину приятно было после удачно проделанного дела поговорить о нем, расслабиться, да и слов нет — куда приятнее и легче объяснять удачу, чем неудачу. — А если взять старые записи — по отпечаткам, которым больше ста лет — то душа может и не прийти. И тело не оживет.
— Куда же она девается? — Тригорьев чувствовал, что тут надо задать вопрос, чтобы Землянину хотелось говорить дальше.
— Ну, этого я наверняка не знаю. Может быть, уже что-то другое для себя нашла. А возможно, за это время ослабела, рассеялась или слилась с основой, первоисточником… Я предполагаю, что души ведь бывают разные — и сильные, и слабые, вот сильные дольше существуют, а слабые, может статься, уже и после сорока дней теряют способность… Ну, да это все гипотезы, не более. Я только знаю, что надо сосредоточиться и звать ее — и она придет.
— Учились этому? — полюбопытствовал капитан.
— Нет, этому нигде не учат — у нас, да и нигде, по-моему. Просто почувствовал, что вот — надо так. Наверное, для этого дела тоже какая-то специальная способность нужна.
— Как у экстрасенса, — сказал Тригорьев.
— Как аналогию можно принять, хотя сама способность, видимо, заключается в ином. И еще: тут никаких задних мыслей быть не должно — только добро, желание блага; никаких скрытых целей. Неясностей, конечно, множество, над теорией надо еще работать и работать.
— Вот бабочка, — неожиданно для себя сказал участковый.
— Что? — Землянин даже оглянулся. — Ах, эта бабочка, да…
— Это она и есть душа?
— Ну, что вы — конечно, нет. Это, так сказать, отходы производства, побочный эффект. Записывающая техника у нас не очень качественная, все ведь своими руками, из чего попало. И вот когда я снимаю данные человека, случается — запишешь и что-то постороннее, что находилось поблизости в то время, которое мы записываем, и тоже оставило на окружающем свои следы. Вашего друга мы записывали по летним отпечаткам — наверное, и бабочка там была тогда, аппаратура же ее восстановила — приборам ведь все равно, что там возникает, их дело — расшифровка записи, не более. Вот если…
Но продолжить объяснение Землянин не смог, потому что дверь распахнулась и вошел милиционер, с порога спросивший:
— Капитан Тригорьев? А, вот вы где, товарищ капитан. К начальнику райотдела, срочно.
И был таков.
— Ну дела, — сказал Григорьев озадаченно. — Как же я Виктора оставлю — ему ведь деваться некуда, кроме как ко мне…
— А вы забирайте, — посоветовал Землянин. — Сейчас уже можно.
— В райотдел? Нет, что вы. Он же хотя и милиционер, но незаконный пока — без документов, как и все ваши… Нельзя. Нет, мы иначе сделаем.
Он отворил дверь в лабораторию. Виктор заканчивал одеваться.
— Я сейчас, — сказал он инспектору.
— Лейтенант, — проговорил Тригорьев официально. — Я срочно по вызову, а вы тут остаетесь за меня. Чтобы был порядок. Без меня поста не оставлять.
— Слушаюсь, — ответил Синичкин. — Ты скоро?
— По обстановке, — сказал Тригорьев. — Пришлю тебе поесть в любом случае.
— Да, — сказал Виктор. — А то я почему-то вовсе без денег. Хотя помню — мелкая заначка оставалась.
— Ну, все, — сказал Тригорьев и вышел, не задерживаясь более: служба есть служба. Патрульный «уазик» фыркал у подъезда и даже, кажется, постукивал резиновым копытом.
