И на следующий день, снова сидя под дождем, я продолжал об этом думать. Вечность – это слишком долго…
Но конец приходит всему, даже вечности. И в один серый, унылый день, похожий на все остальные, конец пришел и моей бесконечной рутине. Сидя в своей камере и раскладывая по цветам кусочки мыла, я услышал скрежет двери и поднял голову. Одиннадцать тридцать четыре утра – слишком рано для дворового душа au natural[6]. Такого раньше не случалось, а потому мое взволнованное сердце забарабанило от нетерпения. Что там такое? Неужели дело отсрочили по милости заскучавшего начальника изолятора или это Дебора торжественно явилась с бумагами о моем освобождении?
Время замедлилось; дверь с неимоверной медлительностью распахнулась, и за ней показался Лазло.
– Адвокат твой пришел, – пробасил он.
Я замер. Я не знал, что у меня есть адвокат, – на счастье Лазло, – иначе точно подал бы на него жалобу. И, разумеется, сам себе я адвоката не находил. Может, это сделал Лазло? Может, мои слова о вопиющей несправедливости правосудия запали в его черствую душу?
По виду Лазло было не понять, а спросить у него я не успел.
– П-шли, – сказал он, и спорить я не стал.
Я вскочил на ноги, и мы отправились в необычайно длинное путешествие с девятого этажа. От затворничества в крохотной камере и мыслей о долгожданной свободе путь показался мне почти бесконечным. Мы шли целую вечность и пришли наконец к большому пуленепробиваемому стеклу – моему окну во внешний мир. По другую сторону сидел человек в поношенном темно-сером костюме. Лет тридцати, с залысинами и в очках, усталый, унылый, рассеянный. Он спешно перелистывал кипу солидных на вид бумаг и хмурился, будто видел их впервые и положение дел его не радовало. Короче говоря, он представлял собой лучший образец взмыленного государственного адвокатишки, который глядит по верхам и не вдается в тонкости. Мне же, кроме тонкостей, надеяться было не на что, а потому его вид меня не обнадежил.
– Садись давай, – велел Лазло почти мягко.
Я сел на стул и с нетерпением взял старомодную телефонную трубку, висевшую возле окна. Адвокат на меня не смотрел. Он листал и листал бумаги, пока вдруг не наткнулся на что-то удивительное. Затем нахмурился больше прежнего, вскинул голову и заговорил. Я взглянул на его шевелящиеся губы, но, конечно, не услышал ни слова, потому что телефона он не поднял.
Я показал ему свою трубку и вежливо повел бровями. Видишь? Электрическое средство связи. Какие чудеса! Ты как-нибудь испробуй. Сейчас, например.
Адвокат слегка растерялся. Он отложил бумаги, поднял трубку, и я его наконец услышал.
– Кхм, Дехстер, – произнес он.
– Декстер, – поправил я. – С буквой «к».
– Я Берни Фельдман, ваш адвокат по судебному назначению.
– Приятно познакомиться, – отозвался я.
– Ладно, слушайте, – сказал он зачем-то, хотя я и так весь уже обратился в слух. – Давайте-ка обсудим, что да как будет в суде.
– Когда это? – полюбопытствовал я.
Я вдруг понял, что с ужасным нетерпением жду слушания. Хоть вырвусь на пару часов из своей комнатушки.
– Согласно закону, спустя сорок восемь часов с момента вашего задержания, – нетерпеливо протараторил адвокат.
– Я здесь уже две с половиной недели, – заметил я.
Он нахмурился, зажал трубку между плечом и ухом и снова углубился в бумаги. Потом покачал головой.
– Быть не может, – сказал он, перелистывая документы.
По крайней мере мне показалось, что он так сказал, – по движению губ. Самих слов я не услышал, потому что несчастный Берни столь яростно качнул головой, что телефонная трубка скользнула у него с плеча, повисла на шнуре и грохнула о бетонную стену, оглушив меня на одно ухо.
Я поднес трубку к другому уху. Мой адвокат поднял свою.
– Согласно этим документам, – заговорил он снова, – вас арестовали вчера вечером.
– Берни, – позвал я.
Он нахмурился, точно имя его обидело, перевернул очередную страницу и продолжил читать.
– Берни. Смотри на меня. – Признаюсь, мне понравилось, как зловеще это прозвучало. Берни наконец послушался. – Ты меня узнаешь? – спросил я. – Видел в газетах? По телику?
Берни замер.
– Да. Да, конечно, – признался он. – Но… но то было пару недель назад, верно?
– Две с половиной недели, – повторил я. – И все это время я торчал здесь.
– Но как… Не понимаю, как… – Он снова полез в бумаги, и телефон снова соскочил у него с плеча и стукнулся об стену.
Теперь я оглох на оба уха. Когда Берни снова зажал трубку между плечом и ухом, звон у меня в ушах немного поутих.
– Извините, – буркнул Берни. – В общем, с бумагами что-то неладно. Не пойму, как… Вы осмотр у психиатра проходили?
– Вроде бы нет, – ответил я.
– А, – с облегчением сказал адвокат. – Ну хорошо. Давайте в любом случае его вам назначим, ладно? Столько ведь человек убили…
– Я их не убивал, Берни, – перебил я. – Я не виновен.
Он не слушал.
– Ну и фигня с педофилией, сами понимаете. Но ее теперь относят к психическим расстройствам, а потому и с этим можно работать.
Я собрался было ответить, что не виновен и в педофилии, но Берни опять уронил телефон. Пришлось спасать свои уши: я отдернул трубку и терпеливо дождался, пока он снова ее поднимет.
– В общем, обвинения предъявляют в течение сорока восьми часов. По закону. Поэтому их уже это… должны были… – Он вновь нахмурился и вынул несколько скрепленных листов. – Только, черт тебя… Вот этого я раньше не видел. – Он стал читать, и губы его беззвучно зашевелились. Перевернул три страницы, вконец помрачнел и повторил: – Не видел. Черт тебя.
– Что там? – поинтересовался я.
Адвокат покачал головой и в этот раз чудом удержал трубку.
– Не понимаю, – пробормотал он. – Ерунда какая-то…
Берни вновь просмотрел документ, но остался недоволен.
– Черт тебя дери, это все меняет! – выпалил он.
– В хорошую сторону? – спросил я с надеждой.
– Все эти… все бумаги… – Берни покачал головой и в очередной раз уронил телефон.
Но я был к этому готов и с молниеносной скоростью, которой славлюсь, отвел трубку от уха. Даже на расстоянии я услышал грохот. Потом – глядя, как Берни копошится в бумагах и тщетно пытается навести подобие порядка, – снова поднес трубку к уху.
– Ладно, – вздохнул Берни и пообещал: – Я пойду все проверю и вернусь. – Говорил он как-то неуверенно.
– Спасибо, – поблагодарил я (ведь о хороших манерах нельзя забывать даже в самые темные времена). Но Берни уже ушел.
Я повесил трубку и обернулся. Мой верный спутник Лазло, стоявший рядом, кивком велел встать.
