Ознакомительная версия.
Едва незнакомец начал подавать признаки жизни, мы укутали его одеялами и уложили у теплой трубы камбуза[7]. Часом позже он смог проглотить несколько ложек горячего супа, который как будто его подкрепил.
Однако прошло еще два дня, прежде чем он смог заговорить, и я уже начал опасаться, что лишения повредили его разум. Как только он немного оправился, я велел перенести его в свою каюту и стал ухаживать за ним, когда мои обязанности на судне оставляли мне свободное время.
Никогда еще я не встречал более странного человека. Когда он оставался один, взгляд его начинал дико блуждать, словно у безумца, но как только кто-нибудь приветливо обращался к нему, лицо его озарялось светлой улыбкой, словно солнечным лучом. Однако в остальное время он был мрачен и подавлен, а временами принимался скрипеть зубами, словно испытывал нестерпимую боль.
Мне стоило немалого труда сдерживать матросов, которые горели желанием расспросить спасенного о том, как и почему он оказался среди льдов. Я считал, что не стоит спешить с этим, так как тело и дух человека, перенесшего такие лишения, нуждаются в полном покое. Но однажды мой помощник все же спросил: как ему удалось совершить столь длинный переход на собаках по непрочному летнему льду?
Лицо незнакомца помрачнело, и он ответил: «Я преследовал преступника».
– А преступник тоже передвигался на собаках?
– Да.
– В таком случае мы его видели; накануне того утра, когда мы подобрали вас, мы заметили в полумиле от судна на льду собачью упряжку, а в санях – человека.
В глазах незнакомца вспыхнул огонь, и он засыпал нас вопросами о том, в каком направлении двигался «дьявол» – именно так он и назвал то существо, которое показалось нам неестественно рослым для обычного человека.
Позже, оставшись с глазу на глаз со мной, он сказал: «Я, должно быть, заставляю вас недоумевать. Но, видимо, вы слишком деликатны, чтобы расспрашивать меня».
– Я думаю, что вы не в том состоянии, когда можно было бы докучать вам расспросами. Это было бы просто жестоко.
– У вас есть это право, – заметил он. – Вы вырвали меня из смертельно опасного положения и вернули к жизни.
Затем он неожиданно спросил, не могли ли те нарты, которые мы видели, погибнуть при вскрытии ледового поля. Я ответил, что наверняка утверждать нельзя, потому что подвижки льда начались только в полночь и беглец за это время мог достичь безопасного места.
С этого дня в истощенное тело незнакомца как будто влились новые силы. Он постоянно находился на палубе, пристально следя, не мелькнет ли на горизонте силуэт того, за кем он гнался. Здоровье его явно улучшалось, но он по-прежнему был крайне молчалив и начинал беспокоиться, если по вечерам в каюте находился кто-либо, кроме меня. В остальном он был вежлив и спокоен, а матросы ему сочувствовали.
Что касается меня, то я привязался к этому человеку, и его постоянная и глубокая печаль бесконечно огорчали меня. Должно быть, он знавал лучшие дни, так как даже сейчас, когда его дух был сломлен, а тело бессильно, не утратил обаяния.
Что ж, я нашел того, кто мог бы стать мне другом, если бы не тайное горе, которое язвило его душу. Он вызывал одновременно восхищение и острую жалость. Был кроток и мудр, речь его поражала беглостью, свободой, отточенностью оборотов и простотой, и стоило ему заговорить, как сразу же становилось ясно, что перед вами человек глубоко образованный и умудренный опытом.
Сейчас он почти оправился от своего недуга и по-прежнему постоянно находился на палубе. Сосредоточенность на собственном горе не мешала ему проявлять живой интерес к тому, что происходит на борту, и не раз мы с ним обсуждали маршрут и цели предпринятой мною экспедиции.
Он внимательно выслушал все мои доводы, и впервые с того дня, как я покинул Англию, я заговорил с человеком не на языке цифр и команд, а на языке сердца, поделившись тем, что переполняло мою душу. Я сказал, что охотно пожертвовал бы всем своим состоянием, да и самой жизнью ради успеха начатого дела. Что такое, в конце концов, одна человеческая жизнь? Всего лишь приемлемая плата за те новые знания, к которым я стремлюсь, за власть над холодом и мраком, исконными врагами человечества…
При этих словах мой собеседник нахмурился. Я заметил, что он пытается скрыть все нарастающее волнение – и внезапно он закрыл лицо ладонями, а из его груди вырвался глухой стон.
Я невольно умолк. И тогда незнакомец воскликнул срывающимся голосом:
– О несчастный! Значит, и вы одержимы тем же безумием? И вы отведали этого пьянящего и лишающего рассудка напитка? Так выслушайте же меня, и вы навеки откажетесь от жестокого самообмана!..
Эти слова до предела разожгли мое любопытство; но волнение, охватившее незнакомца, оказалось слишком сильным, и понадобились долгие часы, чтобы силы его восстановились.
Как только ему удалось справиться со своими чувствами, он вновь заговорил обо мне. Прежде всего он пожелал услышать историю моей юности. Мой рассказ был краток, и я завершил его словами о том, как страстно желал бы иметь друга, родственную душу. Ибо без такого дара судьбы ни один человек не может быть счастлив.
– Это правда, – отвечал незнакомец. – Мы, люди, остаемся как бы незавершенными, пока кто-то более мудрый и достойный, чем мы сами, не подставит нам плечо, чтобы мы смогли выстоять в борьбе с нашими страстями. Мне довелось на своем веку иметь настоящего друга, поэтому я и могу судить о дружбе. Но теперь я все потерял и уже не смогу начать жизнь заново, а у вас… у вас есть надежда, весь мир перед вами, и нет причин сокрушаться и отчаиваться.
Ужасное горе, вновь отразившееся на его лице, тронуло меня до глубины души. Не произнеся больше ни слова, он удалился в отведенную ему каюту.
В дальнейшем наши краткие, но полные значения беседы показали мне, что этот человек, пусть и надломленный, умеет тонко чувствовать красоту природы и подниматься над собственными бедами. Загадочный странник, он словно вел двойную жизнь: страдал и сгибался под бременем пережитого, но, погружаясь в себя, вновь возвышался и обретал свободу, словно никогда не ведал ни горя, ни зла.
Я не раз пытался понять, какое качество отличает его от других людей, которых я знавал раньше. Мне кажется, это – могучая интуиция, способность быстро и безошибочно выносить суждение, а также ясное и точное проникновение в природу вещей.
Спустя несколько дней незнакомец сказал мне:
– Вы, должно быть, догадались, мистер Уолтон, что я перенес неслыханные бедствия. Однажды я решил, что память о них сгинет вместе со мной, но вы заставили меня изменить это решение. Так же, как и я в свое время, вы стремитесь к истине и познанию, и я искренне желаю, чтобы это не обернулось для вас бедой, как это случилось со мной. Я вижу, вы идете тем же путем и подвергаете себя тем же опасностям, которые довели меня до того состояния, в котором я нахожусь. Поэтому приготовьтесь выслушать мой рассказ. Надеюсь, что вы сумеете извлечь из него то, что послужит вам опорой при успехе и утешением в неудаче. В обычной обстановке я бы заколебался – то, что вы услышите, может вызвать у вас недоверие, даже насмешку; но в этих загадочных и суровых краях многое, слишком многое кажется возможным… К тому же мое повествование содержит в самом себе доказательства своей правдивости.
Ознакомительная версия.
