Ругались они все то время, пока Франц прорубал проход в зарослях борщевика и шипастой крапивы.
- Эй, - крикнул он, нанеся последний удар, - кончайте спор, дорога открыта.
"Полтора человека", Щур-Толмач, замолчал и прошагал за Францем. Они пересекли полосу вырожденного грунта - бывшую проезжую часть улицы. Асфальт во время Красной Черты весь испарился и осел темными пятнами на развалинах телецентра. Осторожно балансируя на грудах кирпича и обломках бетонных плит, друзья перебрались через завал и вышли на открытую площадку у подножия вышки. Они никогда до этого не подходили к телевышке так близко и теперь в молчании стояли и, задрав головы, смотрели вверх.
Решетчатая конструкция башни подавляла все вокруг, она уходила ввысь и упиралась в серый облачный слой. Эта темная громада гипнотизировала. Хотелось просто стоять и смотреть на нее. Франц только сейчас по-настоящему осознал, как тихо вокруг них, как сумрачно и безлюдно.
Из транса их вывел шорох за спиной. Франц и Толмач обернулись. Из темной норы, меж обломков бетонных плит, на них глядели два светящихся красных глаза.
- Крыса, - пробурчал Франц. - Здоровая, килограмм двадцать потянет.
Он пригрозил крысе тесаком. Из норы послышался злобный визг-шипенье, и глаза исчезли.
- Пошли наверх, а то она сейчас целую ораву приведет...
Франц отдал тесак Щуру-Толмачу, и они начали свое восхождение по тряским металлическим стремянкам, медленно преодолевая пролет за пролетом. Во время взрыва поверхность металла сплавилась, а после застыла, образовав тонкослойное покрытие с измененной структурой кристаллической решетки. Покрытие надежно защищало вышку от ржавчины, иначе она давно бы развалилась.
Перекладины стремянок были скользкими и очень холодными. Франц скоро ощутил, что его пальцы начало сводить, приходилось постоянно разминать их.
После того, как они поднялись до четвертого пролета, Толмач вдруг начал скрипеть, что у него кружится голова и дальше подыматься он не желает. Голос Щура велел ему заткнуться и не валять дурака. Толмач истерически завизжал, что Щур хочет его убить, что он давно уже подозревает это, а сейчас вот окончательно убедился...
Голос его прервался на полуслове. Щур применил ментальную гипноатаку, что вообще-то позволял себе очень редко, особенно по отношению к Толмачу. Он перехватил управление эмоциями Толмача, заставил его успокоиться и глядеть на мир взглядом, исполненным доброжелательного любопытства и созерцательного стоицизма. Франц, терпеливо ожидавший конца семейной сцены, молча повернулся и продолжил восхождение.
Чем выше они поднимались, тем больше немели руки. Друзья только сейчас сообразили, что оделись легковато для такой экспедиции. Они уже вошли в туманный слой, и холодно было не только рукам. Франц ощутил некоторое разочарование. Когда снизу смотришь на облака, то они выглядят очень плотными, с резкими краями, и кажется, что их можно потрогать руками. А тут ничего такого - просто туман, и все. Правда, густой туман, плотный.
Наконец они достигли самой верхней площадки, где смогли перевести дух и оглядеться. Площадка представляла собой правильный восьмиугольник, огороженный хлипковатыми на вид перильцами, и в центре ее, а также во всех восьми углах, высились трубчатые опоры антенн УКВ-ретрансляторов. Некогда вертикальные, сейчас они стояли оплавленные, изогнутые самым причудливым образом. Всю площадку перечеркивали пунктирные строчки застывших металлических капель - следы бывших проводов.
Франц и Щур-Толмач стояли у огороженного края, держась за мокрые поручни. Сильный ветер трепал их домотканые туники. Хорошо еще, Щур догадался захватить с собой длинный шерстяной шарф. Теперь он обмотал им хилое тельце трясущегося от холода Толмача, а свободный конец обернул себе вокруг шеи. Толмач, хоть и трясся, но заинтересованно водил головой по сторонам, и было ясно, что его глазами сейчас владеет Щур.
Франц покрепче уцепился за перила, осторожно выглянул через край, вниз. Перед глазами была все та же туманная пелена, разве что посветлее. Города видно не было. Вскоре ветер чуть разрядил ее, и на несколько секунд далеко-далеко внизу стали видны руины, излучина реки с разбросанными по ее поверхности темными черточками - рыбацкими лодками. Франца вдруг поразил приступ страха. Когда вокруг была дымка, высота не ощущалась, а теперь как-то ясно стало, что до земли добрых полтораста метров. Просвет затянулся, и снова по сторонам одна лишь игра теней, темные призраки на сером фоне, зыбкие, эфемерные формы гонимых ветром облаков.
"А ветер-то усиливается", - отметил про себя Франц.
Он повернулся к Щуру-Толмачу, чтобы поделиться с ним этим наблюдением. Пола его туники захлопала под резким порывом ветра. Когда он переносил тяжесть тела с одной ноги на другую, кожаная подошва сандалии скользнула по мокрому металлу, и тело Франца вылетело за пределы площадки. Реакция не подвела - он все же успел схватиться за вертикальную опору перил и повис над бездной. Отчаянным рывком он пытался подтянуться на руках. Тонкий прут не выдержал, переломился у самого основания, и Франц рухнул вниз...
Все произошло так стремительно, что стоявший чуть поодаль Щур-Толмач смог только в ужасе зажмурить глаза. Он стоял оцепенев, боясь поверить в реальность происшедшего.
Заснул, что ли? - услышал он голос Франца.
Глаза открылись сами собой и даже не открылись - распахнулись.
- Т-ты!.. - произнес "полтора человека" таким голосом, что не понять было, кто говорит - Толмач или Щур.
- Я... Ну и что? Чего пялишься?
Глаза Толмача скользнули по перилам ограждения. Перила были целехоньки.
Щур-Толмач снова уставился на Франца. Молча. Франц почувствовал смущение.
- Ну чего ты, чего?
Глаза Толмача заморгали. "Полтора человека" как будто приходил в себя.
- Так... Ничего. Ты что-то говорил?
- Я? Ах да... Ничего особенного, ветер, говорю, усиливается...
- А... ветер. Да. Усиливается.
Франц повернулся и сделал несколько шагов к другому, неогороженному краю площадки. Ветер дул ему в лицо, полы туники трепетали, хлопали. Он подошел к искореженной опорной мачте УКВ-ретранслятора в метре от края, потряс ее рукой - мачта стояла прочно. Франц ухватился за мачту и наклонился вперед, всматриваясь в сумрачные клубы. Щур-Толмач молча глядел ему в спину.
Франц обернулся.
- Ни черта не видно, - крикнул он симбиозу. - Да и ветер. Пора возвращаться.
Щур-Толмач сбросил оцепенение.
- Да, - крикнул он, - пора.
Но тронуться в обратный путь они не успели. Франц ошибался. Еще не все увидели они из того, что было припасено для них на этот день.
Внезапно что-то изменилось вокруг, и они не сразу сообразили, что именно. Потом поняли - стало светлее. Сильный ветер принес с собой то, чего обитатели города не видели в течение добрых двадцати лет - громадный просвет в облаках. Облачный слой, истончаясь, становился все светлее и светлее, и вот, наконец, свершилось - лопнул облачный купол над головами, и приятели впервые в жизни увидели чистейшую синеву. Площадка старой телевышки, этот металлический островок в небе, этот странный летательный аппарат перенес их в волшебную страну. Впитать, вобрать в себя, задержать, запомнить редкостный подарок судьбы... Друзья стояли в благоговейном молчании, потрясенные нежданным чудом, и не заметили, как из темного провала меж двух облачных утесов бесшумно выскользнула черная крестообразная тень. Она описала пологую спираль, а затем, сложив крылья, спикировала на телевышку.
