Не вставая с табурета, он протянул руку к буфету и открыл дверцу. Внутри обнаружился странный аппарат в виде небольшого железного ящичка, на передней стенке которого помещались два тумблера и круглая черная ручка, как у радиоприемника, и горела лампочка. Под ней было отверстие, забранное решеткой.
– Пусть нас слышат скворцовские дятлы! – театрально провозгласил Марков, и профессор, протянувший руку к аппарату, остановился на полпути.
– Почему дятлы? – спросил он удивленно.
– Потому что стучат, – ответил пилот.
– Да нет, Володя, стучат – это когда на своих. Как у нас в КБ, например. А у этих просто работа такая.
Профессор повернул ручку на аппарате, и лампочка заметно потускнела.
Тремя или четырьмя минутами раньше в небольшом добротном бревенчатом домике, теплом и не знавшем сырости в стенах, стоявшем примерно в километре от квартиры профессора, рядовой Ивакин обратился к старшине Федорчуку с вопросом, прозвучавшим почти утвердительно:
– Товарищ старшина, я послушаю еще раз тридцать седьмую линию.
– Ну, послушай, – лениво ответил старшина, не отрываясь от самовара.
Ивакин щелкнул тумблерами, и из висевшего на стене репродуктора, до этого передававшего что-то похожее на бытовую пьесу, раздались шипение и хрипы.
– Опять! – с досадой сказал Ивакин. – Придется линию смотреть.
– Брось! – сказал Федорчук. – Наше дело – лента, а не линия.
Линия действительно была не их делом. В комнату, где происходил разговор, сходились провода от микрофонов, установленных в разных местах городка. Размещенное здесь предприятие имело огромное военное значение и считалось исключительно секретным, потому и городок был обнесен тремя рядами проволочного ограждения, причем средний ряд – под напряжением. Микрофонов было много – больше сотни. А магнитофонов для записи – всего девять штук. Техника была новая, в основном трофейная, да кое-что добыли у американцев. Даже для такого объекта больше не нашлось. Задачей дежурной смены было вовремя менять катушки с лентами, да еще переключать линии и на слух определять, что будет интересно особому отделу. Для этого здесь должен был присутствовать офицер, но на этот вечер ни одного офицера не нашлось, и старшим был старшина Федорчук, о чем рядовой Ивакин вовсе не жалел.
Ивакин был из деревни, и стоять бы ему сейчас, как нормальному деревенскому парню, на вышке с автоматом, щурясь от метели, охранять объект от шпионов и диверсантов. Но был он, ко всему прочему, неплохим радиолюбителем, даже по городским меркам, а в родном колхозе на нем держался радиоузел. Старшина выделил Ивакина из прочих новобранцев, когда тот сумел починить ему трофейную радиолу, от которой до этого отступились три человека, включая лейтенанта-связиста.
Ивакин опять щелкнул тумблерами, и вместо хрипов стала слышна очередная бытовая пьеса из жизни населения Новокаменска. Через три минуты профессор уменьшил мощность своей глушилки до такой степени, что стало возможным прослушать разговор, но линия была уже выключена.
– А что там, на тридцать седьмой? – спросил Ивакин.
– Да ничего интересного! – ответил старшина, посмотрев карточки в ящике. – Квартира профессора. Сидят, небось, с Марковым на кухне, разговоры разговаривают.
– Все-таки надо послушать. Мало ли чего они там болтают.
Старшина внимательно посмотрел на Ивакина: с чего бы это вдруг такое служебное рвение? Ничего подозрительного он не заметил, похоже было на простую старательность простого деревенского парня.
– А кому они нужны? – сказал Федорчук. – Все одно на той неделе обоих брать будут.
– За что? – удивился Ивакин.
– Шпиёны, – флегматично пояснил старшина. – Английские. Марков еще и югославский.
– Надо же! А почему все время так хрипит?
– А там у профессора на кухне стена всю дорогу сырая. Ни один микрофон дольше полгода не стоит, менять замаялись… Ты лучше за лентой следи! – напомнил Федорчук, и вовремя: в двух магнитофонах лента подходила к концу. Надо было ставить новые катушки, упаковывать записанные, подписывать на них этикетки, и т. д. и т. п.
Этим они и занялись. Когда минут через двадцать Ивакин снова подключил тридцать седьмую линию, голос Маркова иногда еще прорывался сквозь скрежет, но с каждой минутой все хуже:
– …Куда-то на юг… (неразборчиво)… бомбы, заправлялись – и теперь на Кельн, Мюнхен, раз в Милане бомби… (неразборчиво)… американцы были… (снова неразборчиво)… к востоку от цели, а мы совсем… (сплошной непрерывный скрежет).
– Про челночные полеты рассказывает, – прокомментировал Федорчук.
– Это как? – не понял Ивакин.
– В войну летали. Здесь загрузились, к примеру, пошли на цели в Германии. Там отбомбились – пошли в Англию. Там опять заправились, загрузились бомбами – опять на Германию, отбомбились – пошли куда-то в Италию. Там снова загрузились, а потом уже к нам. Югославия там каким-то боком к этому делу, не помню. Будет еще рассказывать, как они там, в Югославии, три дня сидели и пьянствовали.
– И не боится про это говорить! – поразился Ивакин.
– Да про те полеты весь город знает, – махнул рукой Федорчук. Ивакин снова переключил линии.
– Летали из-под Тихвина на "Ил-4", – рассказывал Марков. Профессор в это время потихоньку крутил ручку стоящего в буфете аппарата. Лампочка горела все ярче и ярче. – Если на Кенигсберг, Данциг или Берлин, то с дополнительными баками еще можно было вернуться. А если Гамбург или Бремен – уже никак, дальности не хватало. Уходили в Англию. Вернее, в Шотландию, там на севере был промежуточный аэродром, на нем дозаправлялись – и куда-то на юг, там какой-то городишка – не выговоришь название. Днем отдыхали, потом брали бомбы, заправлялись – и теперь на Кельн, Мюнхен, раз в Милане бомбили один завод. Оттуда уходили на Сицилию, там в это время американцы были… А немцы так и не поняли, куда мы уходим. Слышат – "Ил-4", поднимают истребители и ловят к востоку от цели, а мы совсем в другой стороне.
Завадский довернул ручку до упора. Лампочка теперь горела на пределе. Профессор закрыл дверцу буфета.
– На Сицилии снова день отдыхали, – продолжал Марков, – потом опять заправлялись, но брали уже не бомбы, а патроны, медикаменты, консервы – и домой. А это хозяйство сбрасывали партизанам в Югославии. Садились под Камышином или под Астраханью, оттуда к Тихвину – уже над своей территорией.
– И много было таких рейдов? – спросил Завадский.
– У меня шесть, а другие и больше летали. В последнем полете была история… Дали спецзадание: надо было сесть в Боснии, забрать какого-то партизанского генерала или как там его – в общем, большой чин. И этого чина привезти к нам, ему надо было в Москву. Погода как раз подходящая: низкая облачность, морось. Ну, сесть-то мы сели, а как взлетать – тучи пошли совсем низко, а там горы. А потом туман. Двое суток сидели, погоды ждали.
