И только когда он вскоре вновь оказался на городской дороге, отпустив поводья и предоставив гнедой хоксни самой выбирать дорогу, до него вдруг дошло, что Инсил наверняка подстроила это внезапное появление Умата на сцене. И вместо того чтобы ехать домой, он повернул от ворот поместья Эсикананзи к городу, чтобы выпить в таверне Икен.
Беталикс уже клонился к закату, когда Лутерин снова услышал поминальный звон домашнего колокола Шокерандитов. Шел снег. Вокруг в сером мире не было видно никого. В таверне разговоры сводились преимущественно к перешучиванию или жалобам на новые правила, введенные недавно олигархом, такие как комендантский час, например. Новые порядки были направлены на укрепление духа сообщества ввиду надвигающихся на Сиборнал бедствий.
Большая часть разговоров не стоила того, чтобы к ним прислушиваться, и Лутерин углубился в свои мысли. Его отец никогда не говорил на такие темы — по крайней мере в присутствии сына.
Длинный коридор освещался газовым рожком. Пока Лутерин снимал пояс с личным колокольчиком, вошел раб, поклонился и объявил: секретарь отца просит о встрече.
— Где мой отец? — потребовал ответа Лутерин.
— Хранитель Шокерандит уехал, господин, — ответил раб.
В ярости Лутерин взлетел по ступенькам к комнате секретаря и толкнул дверь. Секретарь был постоянной принадлежностью домашнего хозяйства Шокерандитов. Из-за носа, похожего на клюв, прямой линии бровей, низкого лба и мысика темных волос, опускающихся на лоб, секретарь очень напоминал ворону, а его тесная комнатка с набитыми секретными документами альковами — воронье гнездо. Отсюда велось изучение многих тайных нитей, простирающихся далеко за пределы ограниченных домом представлений Лутерина.
— Ваш отец отправился на охоту, господин Лутерин, — объявила коварная птица, в голосе которой наглость смешивалась с подобострастием. — Вас нигде не могли найти, поэтому отец уехал не попрощавшись.
— Почему он не позволил мне сопровождать его? Он знает, как я люблю охоту. Возможно, я еще сумею нагнать его. В какую сторону отправилась его свита?
— Ваш отец приказал мне передать вам это послание. Думаю, вам следует ознакомиться с его содержимым, прежде чем торопиться в путь.
Секретарь передал Лутерину большой пакет. Лутерин торопливо сломал печати. Потом сорвал обертку и прочитал то, что было написано твердым и ясным отцовским почерком на находившемся внутри листке бумаги:
«Сын Лутерин!
Не слишком далек тот день, когда ты будешь назначен Хранителем Колеса вместо меня. Как ты понимаешь, эта должность совмещает в себе как мирской, так и религиозный долг.
Сразу после твоего рождения тебя отвезли в Ривеник, в Церковь Грозного Мира, где тебя благословил верховный священник. Я верю в то, что это укрепило покорную Богу часть твоего духа. С тех пор ты показал себя послушным сыном, которым я доволен.
Теперь настала пора укрепить мирскую сторону твоего духа. Твой старший брат был отправлен в армию, поскольку такова традиция касательно старшего сына. Я думаю, что теперь ты должен последовать той же дорогой, в особенности ввиду того, что в огромном мире (о котором ты еще не имеешь ясного представления) жизнь складывается так, что очень скоро Сиборналу предстоит принимать важные решения.
Для организации твоего путешествия я оставил у секретаря необходимую сумму денег. Он передаст деньги тебе. Ты должен будешь отправиться в Аскитош, главный город нашего гордого континента, где поступишь на военную службу в звании лейтенанта-энсина. Доложись архиепископу-военачальнику Аспераманке, которому известно, кто ты и откуда.
Я приказал пригласить маски в твою честь, чтобы отпраздновать твой отъезд.
Ты должен отбыть без промедления и снискать славу во имя чести своей семьи.
Твой отец».
Лутерин покраснел, прочитав столь редкостные со стороны отца слова похвалы. Его отец доволен им, несмотря на все его неудачи! — доволен настолько, что приказал устроить празднество и пригласить маски в его честь!
Но румянец сошел с его щек, едва он понял, что сам отец не будет присутствовать на масках. Ну да ладно, все равно. Он скоро станет солдатом и будет исполнять все, что прикажут ему. Он добьется того, что отец сможет им гордиться.
Возможно, тогда лучи его славы согреют даже Инсил...
Праздник с масками был устроен в пиршественном зале поместья Шокерандитов в канун отбытия Лутерина на юг.
Назначенные персонажи в роскошных костюмах исполняли отрепетированные роли. Играла строгая музыка. Была рассказана знакомая история о невинности и злодействе, о страстном желании обладать и решающей роли веры в бытии человека. Некоторые персонажи представляли зло, некоторые добро. Все происходящее управлялось законами превыше собственной воли действующих лиц. Музыканты, склоняясь над своими инструментами, играли точно и слаженно, словно математики, не знающие способа вложить душу в исполнение.
Гармонии, производимые музыкантами, предполагали серьезное сочувственное настроение, призывая вникать в человеческие деяния глубже обычных понятий пессимизма и оптимизма. В лейтмотивах, сопровождавших эпизод, в котором женщина принуждена отдаться ненавистному правителю, а мужчина не в силах совладать с низменными желаниями, те из присутствующих, кто обладал наиболее тонким музыкальным слухом, различили обреченность, рождающую ощущение того, что даже самые активные и решительные из персонажей действуют лишь под влиянием окружающей действительности, слагая ее, как отдельные ноты слагают музыку. Затверженные действия масок только подчеркивали такую трактовку.
Некоторые наиболее выдающиеся сцены были вознаграждены сдержанными и вежливыми аплодисментами публики, но большинство картин прошло при полном молчании зрителей, очевидно не вызвав у них особого отклика. Актеры играли умело и отлично знали роли, но ни один из них, даже главные герои, не вкладывали в исполнение жизни.
Аллегорические фигуры государства, благородных семейств, церкви, фигуры, олицетворяющие фагоров или чудовищ, а с ними характерные маски — Любовь, Ненависть, Зло, Страсть, Страх и Невинность, — отыграв свои роли на подмостках, уходили, чтобы больше не появиться.
Наконец сцена опустела. Свет погас. Музыка смолкла.
Но драма Лутерина Шокерандита только начиналась.
Природа травы такова, что она продолжает расти, несмотря на ветер. На ветру трава клонится. Но корни травы распространяются под землей, цепляются за нее накрепко, не оставляя места для роста другим растениям. Трава была всегда и останется навечно. Ветер появился совсем недавно, его порывы и напор были незнакомы.
