– Я не сомневаюсь, – небрежно проговорил Сад, – что можно вывернуть лицо человека наизнанку. Вот так.
– Милорд, прошу тебя!
– Впрочем, это сделать гораздо легче, если сначала чуть надрезать шею.
В свободной руке Сада словно по волшебству появилась опасная бритва. Он с улыбкой склонился над Захер-Мазохом. Тот зашелся в истерическом крике. После того как Сад отпустил его, он еще долго катался по земле, рыдая и стуча кулаками друг о друга, совсем как обезумевший бурундук с австрийским акцентом.
– Ладно, кончай распускать нюни, – заявил через некоторое время Сад. – Я просто тебе продемонстрировал, что не потерял свою… как там выражаются американцы?
– Остроту? – предположил Леопольд.
– Нет, то слово по звучанию похоже на "веревку".
– А, ты имеешь в виду сноровку, – сказал Захер-Мазох.
– Да, именно. Сноровку. Я ее не потерял, не так ли?
– Твоя инфернальная ярость осталась неизменной, – пробормотал Захер-Мазох, с трудом поднимаясь на ноги. – Честно говоря, у меня возникли было небольшие сомнения. Но теперь мне это не понадобится.
Засунув руку во внутренний карман, Захер-Мазох вытащил гарроту с кожаными ручками. Небрежно отбросил ее в сторону.
– Значит, ты тоже готов меня предать, Леопольд? – тихо проговорил Сад. – И все ради забавы, я полагаю.
– Я думал, не следует ли мне тебя убить, – ответил Захер-Мазох. – Не ради удовольствия – ты и сам должен понимать, если знаешь хоть что-нибудь о мазохизме, великом изобретении, за которое я обрел вечную славу. Я собирался убить тебя из-за того, что мне показалось, будто ты готов перейти на Другую Сторону.
– Какая глупая мысль! – усмехнулся Сад. – С тем же успехом можно попросить меня отречься от садизма, за изобретение которого я покрыл себя вечной славой и получил место в учебниках истории. Многие считают, кстати, что мазохизм есть всего лишь следствие более глубокого и фундаментального садизма, который я придумал и впервые провел в жизнь.
– Здесь есть о чем поспорить, – заявил Захер-Мазох, вспоминая слова психоаналитика, говорившего ему, что он должен защищаться даже тогда – и особенно тогда! – когда он в себя не верит.
– Вот что я хочу знать, – произнес Сад. – Почему тебя беспокоит мой переход на Другую Сторону?
– Конечно, мое поведение может показаться не слишком дружеским, – ответил Захер-Мазох. – Но меня прежде всего беспокоит мораль остальных, тех из нас, кто живет во внутреннем ядре зла; все мы почувствовали бы себя брошенными, если бы учитель, сам великий Сад, дезертировал из наших рядов.
– Отказаться от зла? Никогда! Я вернулся, мой дорогой Леопольд, и полон решимости совершить нечто значительное, нанести удар за дело зла – как мы его понимаем.
– Ах, вот маркиз, которого я так хорошо знаю! – с восторгом воскликнул Захер-Мазох. – Замечательно, что ты снова с нами. Мы живем в смутные времена, мой дорогой де Сад. Даже Ад начал меняться. Послушай, Донасьен, у меня есть друзья, с которыми тебе не мешает встретиться. С некоторыми ты уже знаком, других не знаешь. Однако могу заверить тебя: все они искренне и честно привержены делу зла.
Мечтательная улыбка тронула тонкие губы Сада. Захер-Мазох понимал, что больше ничего не следует говорить. Очень скоро великая мечта будет реализована. Он немного помассировал щеку. Вне всякого сомнения, в том месте, где Сад ущипнул его, появится отвратительный синяк. Ну и что из того? Де Сад вернулся домой! Впрочем, если подумать, теперь их встреча показалась ему забавной.
Великий Совет Истинного Зла состоялся в Мясном Месте, специальном помещении, которое отводилось для самых серьезных случаев. В баре внизу можно было поесть – мамалыга, деревенский соус, жареный цыпленок, а в качестве гарнира подавали окру в соусе, или коровий горох, или и то и другое. Дьявол знал, как заставить страдать человека, в особенности если он француз. Сад занял привычное место во главе стола. Откашлялся и призвал собравшихся к порядку.
– Я хочу вас всех поприветствовать, – заявил он. – Я вижу несколько старых друзей. О, вот и новое лицо! Знаменитый профессор Фридрих Ницше, как я рад вас видеть!
– На самом деле я не должен здесь находиться, – ответил Ницше. Он оказался совсем маленьким человечком, почти карликом, с роскошными усами, кончики которых загибались кверху. На нем было пенсне в золотой оправе и толстый твидовый костюм цвета соли с перцем. – Многие считают, будто мне тут самое место, поскольку Гитлер и национал-социалисты некоторое время увлекались моими работами, а термин "ницшеанский" каким-то образом связался с грязными трюками, которые они выделывали. Аналогичная ситуация сложилась и с вами, Сад, с вашим хваленым садизмом, в сердцевине которого всего лишь дурные манеры и безнадежная вульгарность. Когда я молился Сверхчеловеку, я определенно имел в виду не вас.
– Всегда приятно послушать образованного философа, – заявил Сад. – В особенности если он пытается определить зло, как следует его не испробовав. Типичный немецкий идеализм, таково мое мнение. Однако мы все равно рады приветствовать вас в наших рядах.
– Любой мясник способен на злые дела, – раздраженно проворчал Ницше. – А вот чтобы понять его метафизические последствия, требуется мыслящий человек.
– Пойдем дальше, – как ни в чем не бывало продолжал Сад. – Среди нас несколько аристократов, Жиль де Ретц, например, его мы особенно счастливы здесь видеть. Не хотите ли совершить какое-нибудь злое дело, Жиль?
– Бог не пожелал прислушаться к моему покаянию, – ответил Жиль. – И потому я готов к новым, более жестоким преступлениям. Посмотрим, как это понравится Ему.
– Вот так дух! – воскликнул Сад. – Прошу обратить внимание на графиню Елизавету Эстергази, принадлежащую к одному из самых знаменитых венгерских родов. Наиболее образованным из собравшихся здесь известна ее история: графиня принимала ванны из крови своих служанок – нескольких сотен. Только сначала Елизавета замучивала их до смерти, естественно.
– А что я могла сделать? – спросила графиня, поворачивая красивое лицо с безумными глазами в сторону Сада. – Они плохо себя вели. Кому-то ведь следовало их наказать.
Сидевший напротив нее Захер-Мазох подумал, что графиня Елизавета – самая роскошная женщина, которую ему когда- либо доводилось встречать. Вот леди, понимающая толк в страдании – если его нужно причинить другому человеческому существу.
– Дорогая графиня, – выпалил он, – я знаю одного человека, которого необходимо наказать и который готов отдать себя в ваше распоряжение!
Губы графини презрительно изогнулись.
– Австрийская свинья!… Меня не интересуют мужчины, к которым тебя, впрочем, едва ли можно причислить. Я люблю молодых девушек. Так что одари своей мерзостью тех, кто способен получить извращенное удовольствие от наказания такого недостойного и глупого существа, как ты.
