— Я хочу купить этот дом и хочу наслаждаться жизнью так, как запланировал, — твердо заявил он. — И все тут!
Он надел куртку и двинулся к двери.
— Я вернусь позже. Может быть.
Она завизжала и запустила в него пепельницей. Он пригнулся, и пепельница отскочила от двери, отщепив кусок дерева.
К счастью, Бренда не последовала за ним и не устроила сцену в коридоре, как делала во многих случаях.
Наступала ночь. Луна еще не взошла, и свет лился из окон мотеля, фонарей вдоль улиц и многочисленных фар автомобилей на бульваре Апач. Вольф вывел машину на бульвар и поехал на восток, а затем свернул на юг. Через несколько минут он был на дороге к Домам Хохокам. Мысль о том, что он собирался сделать, заставила его сердце забиться быстрее и сделала его кожу холодной. Первый раз в жизни он всерьез думал совершить преступный акт.
Район Домов Хохокам утопал в огнях освещения и шуме музыки из громкоговорителей и голосов детей, игравших на улице, покуда их родители рассматривали дома.
Он поехал дальше, через Месу, развернулся и двинулся обратно через Темпе до Ван Бурена и дальше. Он срезал угол на север, потом на восток, до тех пор, пока не оказался в городке Скоттсдейл. Здесь он остановился на полтора часа в маленькой таверне. После роскоши четырех рюмок «Бэт 69» Роберт остановился. Больше он не хотел — скорее, боялся принять больше, потому что ему не улыбалось быть пьяным, когда он приступит к делу.
Когда он вернулся к Домам Хохокам, свет уже не горел, и в пустыню вернулось безмолвие. Он припарковал машину позади дома, в котором побывал в полдень. Одетым в перчатку правым кулаком Вольф разбил окно, давшее ему доступ в комнату отдыха.
К тому времени, когда он оказался внутри комнаты, он тяжело дышал и сердце его билось так, словно он пробежал несколько кварталов. Хоть и испуганный, он улыбнулся про себя. Человек, много проживший в своем воображаемом мире, он часто мнил себя взломщиком — не заурядным, конечно, а Раффлзом, вором-джентльменом. Теперь он знал, что его уважение к закону было слишком сильным, чтобы он стал когда-нибудь крупным преступником или даже мелким. Совесть мучила его из-за этого маленького проступка. Более того, мысль о возможной поимке чуть не заставила его плюнуть на рог. Прожив тихую, достойную и респектабельную жизнь, он погибнет, если его заметят. Стоил ли рог того?
Он решил, что да. Отступи он сейчас, — всю жизнь будет гадать, что же он упустил. Его ждало величайшее из всех приключений, такое, которого не испытывал никто другой. Если он сейчас струсит, то может с таким же успехом застрелиться, ибо не вынесет потери рога или самобичевания и обвинений в отсутствии смелости.
В комнате отдыха было так темно, что ему пришлось нащупывать путь к стенному шкафу кончиками пальцев. Обнаружив раздвигавшиеся двери, откатил левую, которую он открывал в полдень. Вольф медленно подталкивал ее локтем, чтобы избежать шума, и остановился послушать звуки снаружи дома.
Как только дверь полностью открылась, он отступил на несколько шагов. Роберт поднес мундштук рога к губам и тихо дунул. Раздавшийся трубный звук так сильно поразил его, что он выронил инструмент. Пошарив вслепую, он нашел его, наконец, в углу помещения.
Второй раз Вольф дунул сильнее. Раздалась еще одна громкая нота, но не громче, чем первая. Какое-то устройство в роге, наверное, серебристая паутина за мундштуком, регулировало уровень звучания. Несколько минут он стоял в нерешительности с поднятым у рта рогом. Он пытался мысленно реконструировать точную последовательность семи слышанных им нот.
Семь маленьких кнопок на нижней стороне явно определяли различные сочетания звуков. Но он никак не мог подобрать нужную мелодию, не экспериментируя и не привлекая внимания.
Роберт пожал плечами и пробормотал:
— Какого черта!
Он снова затрубил, но теперь нажимал кнопки, начиная с ближайшей. Вылетели семь громких нот.
Их длительность была такой, какую он помнил, но не в той последовательности.
Когда замер последний трубный звук, издалека донесся крик. Вольф чуть было не запаниковал. Он выругался, снова поднял рог к губам и нажал на кнопки в таком порядке, который, как он надеялся, воспроизведет «сезам откройся», музыкальный ключ к другому миру.
В то же время луч фонарика пробежался по разбитому окну комнаты, а затем последовал дальше. Вольф снова затрубил. Свет вернулся к окну. Послышались новые крики. Вольф пробовал разные комбинации кнопок. Третья попытка завершилась той самой мелодией, что произвел юноша на вершине валуна.
Фонарик просунули в разбитое окно. Глухой голос прорычал:
— Эй ты, там, выходи, или я буду стрелять!
Одновременно на стене появился зеленоватый свет, прорвался и выплавил дыру. Сквозь него сияла луна. Деревья и валун просматривались только как силуэты на фоне зеленовато-серебряного сияния огромного диска.
Роберт не стал задерживаться. Он мог бы заколебаться, если бы его не заметили, но теперь он знал, что должен бежать. Другой мир предлагал неуверенность в будущем и опасности, но в этом ждал неизбежный стыд и позор. Пока сторож повторял свои требования, Вольф оставил его и свой мир позади. Ему пришлось нагнуться и высоко шагнуть, пролезая через съеживающуюся дыру. Когда на другой стороне он обернулся бросить последний взгляд, то смотрел сквозь отверстие не крупнее, чем корабельный иллюминатор. Через несколько секунд оно исчезло.
Вольф присел на траву отдохнуть и отдышаться.
Он подумал, какая ирония судьбы, если бы волнение оказалось слишком велико для его шестидесятишестилетнего старого сердца. Умер до оказания помощи. УДОП.
Им — кто бы они ни были — пришлось бы похоронить его и написать на могиле: «НЕИЗВЕСТНЫЙ ЗЕМЛЯНИН».
Тут он почувствовал себя лучше.
Он даже засмеялся, поднимаясь на ноги.
С некоторой смелостью и уверенностью он огляделся вокруг.
Воздух оказался достаточно теплым, около семидесяти градусов[1], как прикинул он. В нем ощущались странные и очень приятные, почти фруктовые, ароматы. Кричали птицы — Вольф надеялся, что это только они — повсюду вокруг него. Издалека доносился тихий рев, но Вольфа это не пугало. Без всякого разумного на то основания он решил, что это приглушенный расстоянием грохот прибоя. Полная луна была огромной, в два с половиной раза больше земной.
Небо потеряло свой дневной ярко зеленый цвет и стало столь же черным, как ночное небо покинутого им мира. Множество больших звезд двигалось в различных направлениях и со скоростью, вызвавшей у него головокружение от страха и замешательства. Одна из звезд падала к нему, становилась все больше и ярче, пока не спикировала в нескольких футах над его головой. В оранжево-желтом свете он увидел четыре громадных эллипсоидных крыла, болтающиеся тощие ноги и силуэт головы с антеннами.
