Когда хозяин поднял сумку с колен, в желудке у Арамиса похолодело. Раньше он не думал, что это окажется так страшно. Время ускорилось, побежало острыми кремнёвыми песчинками, посыпалось в вязкую тьму.
Хотя сам кабинет был залит солнечными лучами. Ветеринар, высокий тощий дядька с начинающими седеть волосами, вопросительно уставился на хозяина.
— Да вот, — видимо, тот попытался улыбнуться, но не получилось. — Такая вот петрушка…
— На стол кладите, — не дослушав, распорядился ветеринар. И хозяин суетливо принялся вытаскивать Арамиса из сумки. Сердце у обоих случало часто-часто.
— Усыплять? — сразу понял доктор.
— Да вот… — невнятно забормотал хозяин, — похоже, это… паралич задних конечностей… и старый он вообще… так что, исходя из милосердия…
Ветеринар со свистом втянул воздух, потом бесцветным голосом велел:
— Выйдете, пожалуйста, за дверь… Нет, кота оставьте. Я вас позову.
И когда дверь с противным скрипом затворилась, он низко наклонился над столом. Внимательно, не мигая, посмотрел Арамису в глаза и тихо произнёс:
— Как же это ты так, дозорный?
— И передать мне её некому, — Арамис купался в тёплом облаке света, которое выплыло из ладоней ветеринара. Было хорошо и спокойно, ничего не болело — но грусть оставалась в нём. Грусть не развеять ни потоками Силы, ни ласковыми словами. Главного-то всё равно не отменить.
— Я не могу тебя вылечить, — виновато объяснил Павел Дмитриевич. — Слишком поздно. Это ведь не обычный паралич… там бы как нечего делать. Но вот пятно у твоей тёщи…
— Она не моя, — через силу улыбнулся Арамис.
Хорошо, что можно было говорить правильной речью, не издавая звуков. Просто чужие мысли проступали у каждого внутри. Бумага, на которую капнули водой, становится прозрачной — вот так же и они вдруг понимали друг друга.
Жаль, что так только с коллегами и поговоришь. Ну и с дозорными котами, да и то — лишь от заката до рассвета. А уж люди — те исключаются. Нет, конечно, затратив часть Силы, Арамис мог бы произнести звуки человеческой речи, но зачем? Напугаешь ещё до полусмерти. Так было с прежним хозяином, стареньким пьяницей дядей Сашей. Ещё в те давние времена, когда был он не Арамисом, а молодым Угольком. Из-за того и пришлось оттуда уйти — хозяин всё порывался прибить «вселившегося в котика чёрта». Вместе с котиком, разумеется.
— Слишком поздно, — повторил Павел Дмитриевич. — Ты хоть понимаешь, что такое это пятно? Ну, или сгусток, как вы их называете. Это же воронка в другую реальность… в другое измерение… и через неё оттуда высасывают нашу жизненную силу. За пару часов, что ты утром поспал, эта тварь выдоила тебя подчистую. Ну что я могу сделать, что? Сколько Силы в тебя ни закачивай, вытечет. Такую дыру мне не заткнуть… И не только мне. Наши товарищи, конечно, съездят к Антонине Ивановне… ей самой теперь потребуется лечение… но вот с тобой-то что делать? Паралич твой снять можно на счёт раз, но жизни-то в тебе не осталось. Сейчас же или сердце откажет, или кровотечение начнётся… или просто остановится дыхание. Мне очень стыдно, но я ничего не могу.
На миг сознание ветеринара заволокла лёгкая дымка, маленькая такая тучка в солнечный день — но тут же и развеялась.
— Да я понимаю, — признал очевидное Арамис. — За Дозор обидно. Сияние же некому передать. Эту, как вы выражаетесь, «корону». А без этого кто поведёт?
— Ну, — осторожно, точно боясь прикоснуться к загнивающей ране, начал ветеринар, — ваша семёрка ведь не единственная на свете.
— Здесь — единственная, — Арамис вздохнул, удивляясь человеческой тупости. Всё-таки коллеги — всего лишь люди… — Для меня мир — в этом городе. А за его пределами тоже есть мир, но меня в нём нет. Что будет с моим Дозором, человек?
Павел Дмитриевич надолго задумался. Было слышно, как тикают стрелки в настенных кварцевых часах и как потно дышит за дверью хозяин.
— Значит, говоришь, только коту? Ни обезьяне, значит, ни попугаю… Впрочем, с попугаем было бы ещё сложнее. Что ж, король, попробуем… Ох, не люблю я этих штук…
Он подошёл к двери, запер её на защёлку и… начал раздеваться. Аккуратно снял халат, рубашку, брюки… и спустя пару минут на нем ничего не было. Кроме не первой свежести человеческой кожи.
— Ну сам посуди, — усмехнулся он, — кот в сапогах ещё возможен… на уровне сказок. Но кот в ботинках и трусах… это как-то уж слишком.
Потом Павел Дмитриевич опустился на четвереньки, выгнул спину, зашипел. И начал странно оплывать, будто внесенный в тёплую квартиру снежный ком. В кабинете заметно похолодало, и непонятно откуда взявшийся ветер (форточка была прикрыта) смахнул со стола несколько рецептурных бланков. А после что-то хлопнуло в воздухе — и вот уже нет на полу никакого ветеринара Павла Дмитриевича. Есть огромный зверь, чёрно-серый, пятнистый, с тугими мышцами под бархатистой шкурой, широко расставленными ушами, узкими зелеными глазами. И пасть с белыми клыками…
— Тут ведь масса должна сохраняться, — объяснил зверь правильной речью. — Но кто сказал, что чёрная пантера — это не кот? Самый кот и есть. Леопард просто крупнее.
Раньше, наверное, Арамис сильно бы удивился. Но сегодня был такой день, что оставалось лишь молча принимать очередные выверты жизни.
— В общем, делаем так, — продолжал леопард. — Я принимаю у тебя на хранение «корону», и тут же начинаю поиски подходящей кандидатуры. Как найду — сразу передаю. И будет у вашего Дозора новый вождь. Новый король… А ты… — он печально посмотрел на Арамиса. — Тебе всё равно уходить во тьму, и я не знаю, что ждёт тебя за гранью. Но я сделаю всё, чтобы ты ушёл без боли и без тоски. Все мы рано или поздно уходим, но Дозоры остаются. — Зверь зевнул, высунув тёмно-розовый язык. — Ну что, начнём?
Арамис вздрогнул. На миг он провалился в своё раннее детство, когда был ещё несмышлённым комочком жизни — и как тогда, обдало его волной острого, едкого страха. Но воля в нём ещё оставалась, и потому он не стал тратить времени на ответ. Просто потянулся к чёрному леопарду всею своей сутью, и зажёг в себе тот самый огонь, которым неведомо когда неизвестно кто наделил кошачье племя. И засиял вокруг его головы бледно-голубой огонь — хотя ни одно зеркало в мире не отразило бы его.
— Плыви! — разрешил он, и сияние потянулось к другому коту, чьи глаза с каждой секундой становились всё больше и больше. Вот уже сверкающее кольцо опустилось на остроухую голову, вспыхнуло ярко-ярко, точно перегоревшая лампочка — и быстро втянулось под кожу.
И сейчас же стало радостно и легко. Наплывала, наплывала на него тёплыми волнами тьма, и не было ничего лучше этих невидимых, но ласковых ладоней. А потом всё изменилось.
